углом. А я остался стоять, как и прежде, тупо глядя на серую полосу сырого асфальта. В моем воображении громадный чугунный шар-„баба“ с невероятным грохотом врезался в стену нужной квартиры. Брызнули осколки кирпича, взвилась рыжевато-бурая пыль, закрутилась миниатюрными смерчиками. Бум! Я почувствовал, как по спине побежал холодок. „Взломщики“ ничего не делают зря! Никто не ошибся. Когда Димка с Олегом „прощупывали“ стену, кирпичей было полтора ряда, а потом их действительно стало три. Все верно. Правы были оба. И Олег, и Сергей Борисович. Бум! Мир содрогнулся.
Я распахнул подъездную дверь и побежал по узенькому проулку. Впереди, словно искры бенгальских огней, мелькали машины. Машины, машины, много машин. Грязно-серая „трешка“ была припаркована слева, на углу. Я перешел на шаг и все повторял про себя: „Бежать нельзя“. Наблюдатели „срисуют“ меня, и потом будет сложно объяснить, каким образом мне „посчастливилось“ оказаться в нужное время в нужном месте. Я обычный прохожий, идущий, — быстро, но не бегом, как и принято в огромном мегаполисе, — по своим делам. Именно такое впечатление должно сложиться у наблюдателей.
Когда серая „трешка“ оказалась в двух метрах, я сбавил шаг и приготовился быстро нырнуть на переднее сиденье. Олег увидел меня и заранее приоткрыл дверцу. Хорошо, что поток прохожих был довольно плотным и моя фигура не слишком выделялась.
Поравнявшись с машиной, я резко принял вправо, к бровке тротуара, и забрался в салон.
— Ты почему ушёл? — резко спросил Олег.
— Олег, я понял, как они собираются проникнуть в квартиру! — выпалил я.
— Это, конечно, замечательно. — Он повернулся ко мне и уставился в глаза холодным немигающим взглядом. — Но ты понимаешь, что, пока ты рассиживаешься здесь, „взломщики“ могут войти в дом?
— Олег, скорее всего они уже в доме! — выпалил я. — Уже!
— С чего ты взял?
— Они собираются проникнуть в квартиру через дверь!
— Брось! Там столько охраны, что им и близко не удастся подойти. Я уж не говорю о взломе двери! Ты её видел? А я видел! Броня! И потом, стоит кому-то начать ковыряться в замке — охрана слетится, как мотыль на свет. Перестреляют всех.
— Не перестреляют! Не успеют.
— Почему это?
— Потому что охрана в момент проникновения будет занята другим,
— Чем это другим? „Санта-Барбару“, что ли, усядется смотреть?
— Им придется отражать нападение!
— Иван, опомнись. Говоришь, как бредишь. Какое нападение?
Я изложил ему свои соображения, так внезапно пришедшие мне на ум. Олег внимательно выслушал, подумал, потер подбородок, затем произнес пространно:
— Ну-у-у, допустим. А как, по-твоему, они планируют подойти к квартире?
— Черт их знает! Думаю, они уже где-то внутри дома. Может быть, в соседней квартире, на той же площадке. Но они там, поверь мне.
— Возможно. А возможно, и нет. Все, таз ты мне тут поведал, конечно, красиво и стройно, впечатляюще, но это всего лишь твои домыслы. Никаких доказательств нет. Ты можешь дать гарантию, что не ошибся? Не можешь.
— Олег, поверь мне, так оно и есть.
— Да я-то верю, но кто поверит ещё, кроме меня?
— Может быть, позвонить Сергей Борисычу? Изложить ему ситуацию, объяс…
— Поздно, — перебил меня Олег и указал на отплывающий от тротуара серебристый „Линкольн“. — Видишь эту машину? На ней приехал Сергей Борисович в компании со своим охранником и еще каким-то хлыщом. Пять минут назад они вошли в подъезд. Сейчас, должно быть, уже сидят в квартире. Ты опоздал со своими предположениями, братец. Минут на пять опоздал. Сделка пошла. Теперь тебя никто не станет слушать».
Охранник из новой смены, дежуривший на площадке первого этажа, лениво повернул голову на звук открывающейся подъездной двери.
Он узнал входящего. Видел несколько раз в своё дежурство. Профессор с шестого этажа. Сутулый седой старик лет семидесяти, Сегодня он выглядел несколько непривычно: закутан в шарф до самого носа, воротник плаща поднят. Пряди седых волос торчат из-под берета. Профессор кашлял и прикрывал рот рукой. Во второй руке он тащил объёмистый старенький портфель довоенного ещё образка. Очень примечательный портфель. Таких не делают уже, должно быть, лет двадцать, а то и больше.
За профессором следовал развязный подросток в кепке-бейсболке, мешковатой джинсовой куртке и широких джинсах. На ногах — грязноватые кроссовки. Красный от напряжения, парнишка держал на руках картонную коробку из-под компактного телевизора. Ступал подросток тяжело, отклоняясь назад и прижимая подбородок к груди. По лицу его катился пот, челюсти активно перемалывали «Орбит».
Консьержка, с уважением относящаяся к интеллигентному, тихому жильцу, посочувствовала:
— Простыли, Ифгень Семенч?
— Софья Лазаревна, голубушка, — невнятно начал тот и тут же закашлялся. — Кха… про… кжа-кха- кха… извините… а-кха… великодушно… кха.
— Простудился, — невнятно пояснил за профессора подросток сипловатым тенорком.
Старик слегка поклонился и потопал вверх по короткой лестнице к лифтовой площадке, на которой, как флюгер на крыше, торчала гороподобная фигура второго «секьюрити». Подросток, кряхтя под весом коробки, поспешил следам.
— Телевизор купили, Ифгень Семенч! — запоздало спросила вслед консьержка.
— Курсовики, на проверку, — не оборачиваясь, ответил подросток.
— Второй охранник открыл дверцу лифта, буркнул:
— Добрый день.
— Здравствуйте… а-кха… голубчик…
Профессор вошёл в кабинку. Подросток втиснулся следом.
«Секьюрити» захлопнул за ними дверцу и, когда кабина, утробно гудя, пошла вверх, достал рацию.
— Двое пассажиров на шестой, в двадцать седьмую, — коротко сказал он.
— Понял тебя. Двое на шестой, в двадцать седьмую квартиру, — отозвался динамик.
— Всё верно. — Охранник опустил передатчик и в ожидании ответного рапорта привалился могучим плечом к стене.
На четвёртом этаже высокий красавец, немного похожий на киноактера Василия Ланового, поднял голову и проследил за подъемом кабины. Он услышал, как заперхал кашлем профессор, подошел к самой сетке и задрал голову. Лифт поднялся до шестого этажа и остановился. Заскрипели петли, лязгнул, открываясь, замок.
— Сюда… а-кха… голубчик, прошу… а-кха-кха-кха…
В гулком подъезде голоса разносились очень хорошо. Киноактер усмехнулся. Он услышал, как зазвенели ключи, затем хлопнула дверь, и все стихло. Заработал мощный мотор, и кабина вновь пошла вниз. Так полагалось по инструкции. Киноактер легко и практически бесшумно взбежал вверх по лестнице. На площадке шестого этажа он достал из кармана обычный медицинский стетоскоп и, вставив наушники, прижал стальной микрофон к нужной двери. Покашливание и бормотание профессора — «Сюда… а-кха… голубчик… кха-кха… поставьте на стол… а-кха… благодарю…» — доносилось до него настолько отчетливо, словно он стоял в квартире. Что-то загрохотало, и голос подростка торопливо сказал: «Ой, извините, профессор. Я щас подыму…» На что последовал ответ: «Ничего… кха… страшного, го… а-кха… лубчик». Убедившись, что люди вошли именно в двадцать седьмую квартиру, Киноактер спрятал стетоскоп, спустился на четвертый этаж и доложил:
— Всё в порядке. Вошли в двадцать седьмую. Они там что-то опрокинули. Сейчас поднимают.
Охранник на первом этаже, кивнув удовлетворенно, ответил, прижимая микрофон передатчика к самым губам:
