семью замками?!»
Игорь ни на секунду не прекращал мозговой штурм, имея все основания предполагать, что он на верном пути. Разведчика отличает исключительная логика, только благодаря ей он продлевает себе жизнь, избегая провала, умея находить единственный правильный выход из лабиринта, на каждом повороте, в каждом ложном закоулке которого может поджидать смертельная опасность. Сейчас он находился на пике мысленного восприятия, визуализируя не что-нибудь, а мозговой центр Пэм, соединенный с ее душой посредством этого появившегося в воображении Игоря коридора. Символы – рунический, геральдический и церковный – нужно выстроить в правильной последовательности!
Усилив визуализацию, он поместил каждый из символов на отдельную эмалевую табличку, вгляделся в них еще раз, и вдруг, будто дождь, внезапно павший с безоблачного неба, пришла идея. Двойную «зиг» нужно поставить вперед, тогда получается первая часть предложения: «СС охраняло…» Он снял с двери эту табличку и поместил ее слева, как и положено правилами нашей письменности, в которой записи ведутся и читаются слева направо, а не наоборот, как это принято у семитских народов – арабов и евреев. Что охраняло СС? Менору, герб Израиля, – то есть Израиль или какой-то из его величайших секретов. Следовательно, табличка с изображением светильника следующая, и предложение далее звучит так: «СС охраняло Израиль…» И вот, наконец, последняя часть – табличка с изображением распятия. Игорь поставил ее в конец, перевел дух, чтобы унять нахлынувшее в преддверии победы сердцебиение, и как можно более спокойным голосом по-английски прочел следующее: «СС охраняло Израиль, распявший Христа».
Стоило Лемешеву произнести составленное им предложение, как все три таблички, три части охранного ребуса исчезли бесследно, и дверь сама открылась, плавно и бесшумно, пропуская его в святая святых. Задача, казавшаяся неразрешимой, выдала свой секрет и теперь, как и любая придуманная одним человеком и разгаданная другим комбинация, казалась Игорю до смешного простой, как кажется простым заправскому медвежатнику или хакеру очередной свежевзломанный сейф, очередной сервер… Желая сделать самому себе приятный сюрприз, он закрыл глаза, прошел пару шагов и прикрыл за собой дверь.
– Раз, два, три!.. Твою ж мать! – вырвалось у Игоря, когда он очутился в начале нового коридора, куда длиннее первого. Этот коридор показался Лемешеву бесконечным. На сей раз здесь не было никаких дверей и ковровой дорожки, не было и движущегося небесного потолка. Стены были обшиты как будто дешевеньким пластиком, а пол наглухо застелен резиновым покрытием, какое любят использовать в спортивных залах. Вдоль потолка тянулись трубки ламп дневного света. «И нет в этом ничего удивительного, – подумал Игорь, – ведь тот коридор придумал я, а этот, по всей видимости, находится в воображении Пэм. Он скорее похож на проход внутри чудовищных размеров космического корабля. Все же насколько американцам свойственна любовь ко всему огромному! Нация поклонников динозавров, сэндвичей размером с Бельгию и автомобилей, больше напоминающих дома на колесах. Пэм, детка, на кой черт ты в детстве так увлекалась «Звездными войнами»? Мне понадобится как минимум скейт или роликовые коньки, чтобы здесь путешествовать».
Он сделал первые несколько шагов и поразился тому, с какой скоростью удавалось ему идти: всякий шаг получался будто семимильным. Ободренный такой волшебной особенностью, Игорь побежал и почти сразу же уперся в кирпичную глухую стену – коридор заканчивался тупиком. О том, чтобы проломить такое препятствие, можно было и не мечтать. Оставалось лишь признать свое поражение, кроме того, самое время было подумать о возвращении.
Внезапно кирпичная стена начала двигаться прямо на Игоря. Означать это могло только одно: Пэм вот-вот проснется. Ее рассудок обретал прежнюю силу, вытесняя из себя постороннее присутствие. Движущаяся стена производила невероятный шум, царапая стены, скрежеща по полу и сметая с потолка длинные тонкие лампы, которые разлетались на тысячи осколков, громко хлопая, как китайские петарды на Новый год. Какофония была сильнейшей. Игорь уже готов был отступить, но в последний момент, уже возле гостеприимно распахнутой двери, которую украшали прежде три охраняющих символа, остановился как вкопанный, застигнутый врасплох внезапной догадкой: а не является ли все это лишь обманом, второй линией обороны? Резко нахлынувшее чувство отрезвления обжигало, как пощечина. Что, если коридор этот и движущаяся стена – не более чем хитрое, тщательно закамуфлированное плутовство? Ведь коридор этот создан уже не его, Лемешева, усилием мысли, а мыслью чужой, и притом невероятно сильной!
«Слишком здесь все буквально, без изысков. Стена – пресс для чужой воли, призванный вытолкнуть всякого, кто пробрался так далеко. Поддаться грубой силе – значит расписаться в собственном бессилии, а это не мой путь». Игорь разбежался и что есть силы прыгнул прямо в кирпичную стену, вперед головой!
Он ожидал удара, искр перед глазами, головокружения, но вместо этого вновь оказался лежащим на животе, ощущая под собой что-то очень твердое и холодное. Еще не открыв глаза, он услышал звук, похожий на цоканье лошадиных копыт, и, сообразив, что прямо сейчас может угодить в очередную ловушку, вскочил на ноги. От увиденного у Игоря перехватило дух. Он стоял на площади, окруженной со всех сторон роскошными домами, и прямо перед ним возвышалась статуя человека с величественной осанкой, сидящего верхом на вздыбленном коне, вся в зеленом налете патины, которой обыкновенно покрывается любое отлитое из бронзы изваяние. Надпись на постаменте гласила, что статуя была воздвигнута в честь великого полководца Евгения Савойского скульптором Антоном Фенкорном на пожертвования знатных граждан Вены и по заказу королевского двора Габсбургов в правление императора Франца-Иосифа.
– Позвольте мне поставить здесь мольберт, экселенц! – услышал Игорь чей-то, без сомнения, юный голос. Так и есть: молодой человек, сразу видно, что до крайности бедный, настоящий оборванец. Пальто с чужого плеча, размеров на шесть больше, чем требуется: плечи висят, рукава волочатся, словно в итальянской пантомиме, и завернуться в него парень мог бы по меньшей мере дважды. На голове зеленая фетровая шляпа с засаленной атласной лентой коричневого цвета. Ботинки молодого человека находились в преддверии катастрофы, и подошвы на них держались вопреки всем законам природы, должно быть, чудом. В руках юноша держал сильно потертый складной мольберт и холщовую сумку – не иначе нищий венский художник. Пахло от него почему-то геранью.
Свой вопрос он задал полицейскому унтеру, разительно отличавшемуся от оборванца толстяку в мундире и стальном шлеме с высеребренным шпилем. Усатый полицейский имел три подбородка и был вооружен револьвером и саблей.
– Пшел отсюда, негодный маляр. Малюй свою мазню в другом месте и мне на глаза не попадайся, а то арестую тебя за бродяжничество и приставание к прохожим, – пророкотал унтер.
– Но я никогда ни к кому не приставал, – робко стал защищаться художник. – Я живу не милостыней, а своими рисунками, их охотно покупают туристы.
– Рассказывай! Кого интересует твоя мазня? Сказано тебе было проваливать! Не хочешь добром, так будет по-плохому. – И полицейский, перейдя от слов к рукоприкладству, сильно пихнул нищего живописца кулаком в грудь, отчего тот упал, а мольберт от удара о мостовую раскрылся, и стопка рисунков выпала из него. Налетевший порыв ветра разметал листки, один из них, спланировав, будто морская чайка, приземлился прямо у ног Игоря, и тот увидел, что бумага хранит изображение какого-то странного предмета, по форме напоминающего не то длинный и широкий обоюдоострый нож, не то наконечник копья, полый в середине, завернутый словно в фольгу и перевязанный в двух местах тонкой, скрученной втрое проволокой.
– Что это у тебя? – Унтер поднял один из листков, вгляделся в рисунок повнимательней, и туповатое лицо его неожиданно просветлело: – А неплохо, черт бы тебя побрал! Выходит, ты действительно художник, раз так правдиво изобразил этого старого дурака музейного смотрителя. Да просто одно лицо! А я-то думал, что ты просто чокнутый богомаз или, того хуже, порнограф. Оборванцы с твоей внешностью любят рисовать голых баб. И как это у тебя получается?
Полицейский принялся подбирать разворошенные ветром рисунки, а затем в знак особого расположения протянул руку еще толком не пришедшему в себя молодому художнику:
– Вставай-вставай, дружище. Ты уж не обижайся, у меня служба такая. Не сильно я тебя? Ты, поди, ударился?
– Да нет, ничего… – Игорь увидел, что лицо парня исказило брезгливое выражение, словно тот с трудом нашел в себе силы ответить своему гонителю. – Со мной все в порядке. Спасибо. – Он принял из рук унтера пачку рисунков и, не замечая Игоря, бросился к последнему листу. – О! Мое копье!
