Настя (точно только и ожидала этого) с готовностью встала из-за стола, Горшков пригласил всех следовать за собой. Вновь двор, засыпанный листьями, сухо поскрипывающими, когда нога ступала на них, калитка, короткая дорога к мертвой деревне. Горшков, словно сверяясь со своим внутренним компасом, остановился посреди улицы, повертел головой, увидел нужную избу, сказал «нам туда», указав для верности пальцем.
Настя вцепилась в Ромин локоть – не оторвать. Сквозь рубашку он чувствовал холод ее руки. Ему и самому с каждым шагом становилось все более жутко, и в то же время внутреннее упрямство толкало вперед: «Да не может там быть ничего такого! Все это похоже на карнавал!»
Отворив ветхую дверь, чудом еще державшуюся на петлях, Горшков первым шагнул в темноту. Спустя мгновение раздался его недовольный голос:
– Вот же черт меня побери! Я дома забыл фонарик, а без него тут делать нечего. Кто-нибудь из вас курит? Есть зажигалка?
– У меня есть свечи. – Настя достала из своей сумки связку церковных свечей. – Это из церкви, – добавила она.
– Да хоть из преисподней, – ответил Горшков. – Огонь есть?
– Вот. – Рома протянул ему зажигалку, и старик зажег сразу все свечи, семь или восемь штук. С этой связкой в одной руке другой он потянул на себя кольцо люка над входом, ведущим в подполье, и стал спускаться по кирпичным крошащимся ступеням. Резко окликнул спутников. Настя вспомнила его слова, те, что он сказал тогда, в квартире: «Заберет меня черный, так я в Затихе и останусь». Подумала: «Ведь страшно ему, как это ни странно звучит. Хороший он все-таки человек. Что бы мы без него здесь делали?»
Ступеней Рома насчитал двадцать три. Эта сложенная невесть кем лестница вела в большой и затхлый подвал, земляные стенки которого были в свое время укреплены досками, ныне прогнившими насквозь и державшимися каким-то чудом до первого сотрясения. На полу стояли гробы: некоторые были накрыты крышками, на большинстве же их не было, и в каждом из открытых гробов лежало по отвратительному трупу в разной стадии разложения. Были и просто скелеты в лохмотьях, и почти еще не тронутые тленом тела. Настя от страха заплакала, у Ромы подкашивались ноги, а Горшков был совершенно спокоен и, подняв повыше связку церковных свечей, выискивал нужный гроб. Наконец, увидев его в дальнем углу, он попросил их подойти. Настя, задыхаясь от слез и спертого воздуха, сделала несколько шагов…
В гробу без крышки, словно живой, лежал ее муж. Она дотронулась до него, и он не исчез, как тогда, на кладбище. Он был едва теплым, на щеках его плясали тени, отбрасываемые горящими свечами.
– Да что же это? – вскричала Настя. – Ведь он жив! Гера! Герочка! – позвала она и уже собиралась было поцеловать мужа в лоб, но Горшков, бесцеремонно схватив сзади за одежду, рывком вернул ее на место.
– Брось дурь творить! Хочешь рядом лечь?! Нежить он бездушная, как я и говорил. Душа его вот в ком. – Он ткнул пучком свечей в Романа и чуть не попал тому в лицо. Рома отшатнулся.
– Перелицованный ты, – хрипло откашлявшись, сказал ему Горшков. – С балкона вниз сигал? Помнишь, что случилось?
– Нет, – честно признался Рома. – Этого момента я как раз и не помню.
– Ну так пошли отсюда. Здесь даже мне жутко, а вам тут и дышать-то нельзя.
– Никуда я отсюда не пойду! – С Настей случилась истерика, она рвалась к гробу, и Рома насилу удерживал ее. Исход дела решил Горшков, что-то коротко прошептавший, после чего все свечи разом потухли, а Настя, вмиг ослабев, на ватных ногах послушно поплелась за Ромой к выходу. Его нервы были на пределе, страх царапал сердце. Когда глаза его немного привыкли к темноте, он увидел, как поднимается над гробами зеленоватое свечение, чья-то рука попыталась схватить его и сквозь брюки оцарапала ему икру. Не помня себя от ужаса, вопя что-то неразборчивое, он, железной хваткой держа Настю, выскочил на поверхность, плечом вышиб гнилую дверь и, пролетев сквозь заросший палисадник, очутился на улице. Настя почти ползла за ним, силы покинули ее, в лице не было ни кровинки, и Рома, подняв ее на руки, рванул к дому старика, вбежал в распахнутую калитку, захлопнув ее за собой, и принялся звать Горшкова, сообразив, что он, должно быть, отстал или, того хуже, – остался в подвале. Но Горшков как ни в чем не бывало появился на пороге с дымящейся чашкой в руке:
– Эй, молодежь, в штаны не наделали? Нет? Тогда милости прошу обратно к столу.
У старика имелся целый бар, а в нем и коньяк, и водка, и все прочее. Настя выпила подряд четыре рюмки водки, ничем не закусывая, но алкоголь ее лишь успокоил, и мозг наконец вернулся в свое нормальное рабочее состояние. Горшков совсем ничего не пил, да и Рома к своей рюмке не притронулся. Он молча сидел и буравил Горшкова глазами. В конце концов тому надоело.
– Чего смотришь-то? Дырку проделаешь! – с улыбкой заметил Горшков. – Хотите чего спросить, так спрашивайте, нечего тянуть кота за муда.
– Хотим! Хотим! – хором получилось у них, и Рома уступил Насте.
– Скажите, как это все понимать? Если он жив, а в этом у меня нет никаких сомнений, то как его можно вернуть в нормальный человеческий вид?
Горшков рассказал о схватке Геры и Лилит и закончил так:
– До тех пор, пока живо его тонкое тело, а живет оно в тебе, сынок, и только благодаря ему ты и сам выжил, когда выбросился из окна…
– С балкона! – угрюмо поправил старика Роман.
– Да, совершенно верно, – терпеливо согласился Горшков, – с балкона. Так вот, пока живо тонкое тело, то и основное, плотское будет жить. Между ними есть астральная невидимая связь – это словно трубка, по которой к плотскому телу от тонкого поступает энергия. Так, кстати говоря, устроены все вампиры. Их тут хватает, но твой, Настя, муж не из их числа. Пока, во всяком случае… Он здесь, как мертвая царевна у семи богатырей.
– Постойте-ка! Но тогда получается, что есть способ оживить его?! – вырвалось у Насти.
– Есть. Только это не поцелуй и не слеза, как в сказке. Для того чтобы вернуть его, нужны знания, которых у тебя нет. И, помимо знаний, еще вот это. – Горшков взял со стола салфетку и нарисовал на ней некое подобие копья, показал Насте. – Священное копье Моисея, которым Лонгин пронзил тело Иисуса Христа. Величайшая каббалистическая реликвия, ныне превратившаяся в бесполезный кусок железа. Я знаю, где оно спрятано. Но, для того чтобы его достать, нужно через многое пройти. Я не говорю «пройти через испытания», вовсе нет. Я говорю – пройти через знание того, как устроен этот мир и все прочие миры, параллельные ему. Считайте оба, что это ваш единственный шанс очутиться по ту сторону зеркала, в других мирах, познать сущность мироздания. Второго приглашения не будет.
– Мне все равно, поэтому я согласен, – заявил Роман. – Все интересней, чем жить как все. Стану колдуном вроде вас, буду править людьми и страшно разбогатею!
– Хорошая цель, – одобрил Горшков.
«Я хочу вернуть Геру», – подумала Настя, а вслух произнесла:
– А я хочу больше знать. Хочу, чтобы это кому-то принесло пользу. Хочу, чтобы мы с тобой, Рома, были счастливы.
Старик прикрыл глаза, мысленно поздравив себя с первой настоящей победой. Ему тяжело было подолгу находиться в этом обличье, поэтому он, сославшись на поздний час, показал молодым людям их спальни и пожелал спокойной ночи.
– Завтра начнем ваше образование, – пообещал он. – Сладких снов. В Затихе другие не снятся.
Неизвестное Евангелие. Рождество
