вдруг приходило в голову покритиковать ее работу. Он, как обычно, брал написанный ею текст, придирчиво вчитывался в каждое слово и, как только спотыкался на каком-нибудь предложении, начинал скверно морщиться напоказ, нисколько не скрывая своих чувств. Настя уже знала, что последует за этими недовольными гримасами. Продан начнет долго и занудливо, не переходя, впрочем, порога вежливости, отчитывать ее с укоризной в голосе. Выставит частокол вопросов, на которые сам примется отвечать с отвратительной педантичностью, но довольно скоро собьется и станет вот так же бездумно глядеть перед собой и молчать. Все всегда заканчивалось по одному и тому же сценарию. На вопросы Настя отвечала хладнокровно, четко и с усталым, немного высокомерным безразличием человека, который вынужден всякий раз доказывать невежде собственную, единственно верную точку зрения. В моменты своего отупения Продан напоминал ей муху, сидящую на оконном стекле рядом с распахнутой форточкой. Ей бы только осмотреться, чтобы вылететь на волю, но муха легких путей не ищет и с надсадным жужжанием бьется в прозрачную преграду, не понимая, как это воздух может быть твердым.
Продан в своих фантазиях стремился выдумать то, чего никогда не существовало. Будь его книга написана кем-нибудь кроме Насти, в особенности человеком бессовестным, каких среди современных журналистов немало, она оказалась бы чистейшей воды фальсификацией. Согласно версии сенатора, никакого Христа в Иудее никогда не было, а прототипом его якобы послужил лжепророк по имени Фаб, сын некоего Иехуды Галилеянина, который собирался заставить воды Иордана расступиться и вообще всячески смущал народ, за что и был публично казнен одним из сыновей Ирода Великого. Вся эта чудовищная мистификация, являвшаяся очевидной ложью от первого до последнего слова, буквально в каждом абзаце кишела «доказательствами» того, что «Иисус Христос – лишь вымышленный нищими и бездельниками образ», и старательно очерняла этот образ. По замыслу Продана каждая страница книги должна была быть разделена на две половины: в одной шел евангельский текст, а в другой Продан опровергал его и полностью уничтожал его право на подлинность. Примириться с таким содержанием Настя никак не могла, но понимала, что, окажи она открытое противодействие своему нанимателю, лишение источника средств к существованию было бы ей обеспечено. К ее безграничному отчаянию, она бессильна была хоть что-то сделать с этой ересью, издать которую Продан для начала предполагал чудовищным тиражом в миллион экземпляров.
Сенатор неустанно повторял, что в этой книге каббала наконец развенчает миф о распятом философе, низведя последнего до уровня ничтожества, чем докажет право на существование собственной, совершенно отличной от канонических толкований точки зрения, подвергнув всю евангельскую историю осмеянию и остракизму.
– Настало время каббале занять подобающее ей место и во всеуслышание высказать свое отношение к христианской философии как к профанации окружающего мира, – говаривал Продан.
Однажды, чрезмерно разоткровенничавшись, он заявил Насте, что их труд принесет куда более существенный результат, чем публикация так называемых Протоколов сионских мудрецов или Евангелия от Иуды.
– Это станет самой большой информационной провокацией со времени опубликования Протоколов, а каббале окажет неоценимую поддержку. Очень многие отвернутся от христианства, как от религии, не имеющей в своей основе ничего подлинного.
– Но это же… – Настя хотела сказать «чудовищная ложь», но сдержалась и заменила «чудовищную ложь» на «несоответствие действительности».
Продан лишь рукой махнул:
– Кто его знает, что там было на самом деле тысячи лет назад? История – шлюха, которую можно ставить в любые позы, лишь бы самому получить удовольствие. Наша с тобой книга – это сенсация, преподнесенная с высокопробной наглостью. В том, что этот труд будет иметь далеко идущие последствия, я не сомневаюсь. Это оружие с чрезвычайно долгим периодом воздействия. Как радиация! Кто-то прочитает книгу и с негодованием выбросит, станет протестовать, выйдет на улицу с хоругвями, будет избит омоновцами, помещен в клетку с бомжами и проститутками и осужден за расовый экстремизм. Кто-то прочитает и подумает: «А вдруг в этом что-то есть?» А это уже очень хороший результат, потому что человек сомневающийся перестает слепо верить, а значит, он, если так можно выразиться, наш клиент. Наконец, я даже не говорю о тех, кто примет на веру все, что написано. Таких будет много, – усмехнулся Продан, – очень много. В России нищета, а когда человек беден, живет, как скот, в грязном сарае и видит, что ничего не меняется даже после того, как он помолился утром, в обед, вечером, он неминуемо озлобится на все и вся, и прежде всего на Бога. Книга не предназначена для продажи, мы станем распространять ее так же, как делают это «Гедеоновы братья»[34] с Новым Заветом, то есть совершенно даром. Ты себе даже не представляешь, работу какого масштаба и важности ты делаешь сейчас.
– Да, но… – И вдруг Насте стало все понятно. Все, что она должна сделать, словно появилось перед ней бегущей строкой. И от осознания того, что из всего этого мерзкого, вонючего болота, куда вынужденно загнала ее судьба, есть настолько простой выход, у нее перехватило дыхание и в ногах появилась слабость, но не предательская, а приятная, как бывало перед сложным университетским экзаменом, когда знаешь все билеты, но все равно волнуешься и сдаешь на «отлично», и после тебе хорошо-хорошо. Она весело поглядела на Продана, тот вначале с недоверием, а затем с удивленной теплотой во взоре ответил ей. «Девчоночка», как он снисходительно называл ее, отдавая дань творчеству покойного Белоусова,[35] нравилась ему с каждым днем все больше и больше. Продан ценил ее острый ум, литературный дар и красоту. Столь волшебное сочетание всех этих качеств, сосредоточенных в одном человеке, вызывало у сенатора будоражащее, вернувшееся из молодости острое чувство, представлявшее собой коктейль из 50 миллилитров похоти, слюнного сока, энергетического тоника «second youth»[36] и афродизиака в виде пошлейшей коктейльной вишенки с гвоздичным ароматом и вкусом поцелуя в эрогенную зону вблизи уха. Настина отстраненность, некоторая неловкость, с которой она относилась к нему, время от времени причиняли Продану тайную боль. Случалось это, когда он вдруг видел в ней нечто совершенно иное, нежели просто очередную рабыню, выполнявшую его прихоти. Всякий раз, когда, ответив на его предложение об ужине вежливым «нет», она собирала листы рукописи, черновики, прощалась и уходила, ему хотелось задержать ее под любым предлогом. Однажды он даже готов был схватить ее за руку, попросить, чтобы она осталась, и… Но этого Продан не мог себе позволить в силу собственных комплексов, вросших в душу, словно метастазы. Он стоял на границе того состояния, знакомого многим пресыщенным жизненными благами людям, которое нельзя назвать иначе чем «рак души», единственным лекарством от которого, да и то на ранней стадии, является насильственный возврат собственного «я» к прежним незамысловатым, но вечным жизненным ценностям.
Моисей ошибся лишь в предназначении копья, но никак не в перечне законов Торы, где этот мудрец со свойственной ему житейской справедливостью выписал структуру поведения человека в каждой мыслимой ситуации. Продан страдал и не понимал, что этот рак души уже практически целиком поглотил его, он попросту не знал и не мог знать о наличии у себя подобного «заболевания». Медицина – наука неточная, с диагностикой в ней и по сию пору все обстоит неважно, а душа для нее предмет несуществующий, если вообще можно назвать душу предметом. А раз с точки зрения медицины души нет, то и болеть она не может. Продан, разумеется, в существование души верил, поскольку, как ему казалось, знал каббалу, но на самом деле он, подобно подавляющему большинству высокопоставленных студентов академии, которую поставлен был возглавлять, не владел и не мог владеть приемами каббалы, ее ужасной магией. Слишком сильно были привязаны все эти люди истеблишмента к миру материальных вещей, слишком любили его блага и мнимые ценности, от которых, впрочем, вряд ли откажутся из десяти выбранных случайно людей все десятеро. Продан и ему подобные использовали каббалу лишь для достижения более существенного положения в мире материальной конкретики, существование же духовных миров, для восприятия которых требовалось совершенствование души, их волновало постольку, поскольку об этом говорилось в каббале. Главной же их задачей, сведенной до примитивнейшего уровня, было лишь постижение метода закладывания собственной души в кредит с максимальной суммой и под минимальный процент годовых.
– Знаете что, Аркадий, – Настя чуть помолчала, словно пробовала его имя на вкус, – мне неловко в этом признаваться, но я страшно голодна. Я испытываю некоторое чувство вины за то, что ранее не смогла принять ни одного из ваших заманчивых предложений о совместном ужине, а сейчас, когда наша с вами книга почти подошла к концу, я почту за награду разделить с вами трапезу в каком-нибудь ресторане с
