И несколько мгновений этих, когда скрылась за дверями старушка, очень они показались долгими, и больно стало, гулко и крепко биться сердце.
А глаза из-за спины Вани все на дверь, — и вот отворилась эта дверь, и лик у старушки сияющий:
— Пожалуйте в палату… Очень рад вас видеть…
— Да ведь и я рад!.. Как же…
Ваня хотел было пропустить вперед себя Наталью Львовну в дверь палаты, но она решительно толкнула вперед его, а сама, глядя упорно вниз под ноги на белый с красными каемками половик, зачем-то опускала торопливой рукой узенькую вуальку со шляпки.
Но вуалька была приколота и даже не прикрыла глаз, и когда она услышала радостный вскрик Ильи: «Вааня!» — она подняла глаза и больше уж ни на что кругом не смотрела, кроме него, и не думала уж, узнает он ее или нет, и насколько это будет ему неприятно и ненужно.
— Об-рос ты! — протрубил Ваня.
Действительно, новый был теперь Илья для Натальи Львовны, — она не видела его раньше таким. Таким видел его Алексей Иваныч, когда приехал к нему домой. Пробились усы, начала курчавиться мягкая бородка, бледное было лицо и радостное, так как смотрел он только на подходившего Ваню.
Наталья Львовна путаной походкой держалась за Ваней, ее он мог только угадывать… Но когда дружески-прочно поцеловался с Ваней Илья, вставши с койки, она протянула ему обе руки:
— Здравствуй! Здравствуй, милый!
Она и улыбалась, и слезы заволокли ей глаза, а он сказал недовольно:
— А-а, и вы… все-таки… Здравствуйте!
Лицо у него потухло, рука его была чужая, деревянная, и она почти вскрикнула:
— Нет! Нет, Илья!.. Почему же ты так… враждебно?
— Садитесь же. Садитесь же… Вот табурет, Ваня! — заторопился Илья, и порозовело у него лицо, и исподлобья поглядел он куда-то в глубь палаты.
Палата была большая, но больных в ней было всего трое, кроме Ильи. Эти трое лежали рядом в другом конце, а около койки Ильи стояли пустые строгие койки, застланные темно-серыми байковыми одеялами и с наволочками подушек из фламского полотна.
Это была «дворянская» палата, и из того же полотна под темно-серым халатом виднелась на Илье рубаха, завязанная у ворота.
Теперь было два часа, и много света входило в палату сквозь очень большие окна, но прохладно было, и от Ильи пахло иодоформом.
Наталья Львовна села после Вани. Такою тяжестью стал вдруг ее короткий сак и даже шляпка из черного бархата с белым крылом, что как-то странно было садиться на хрупкий с виду табурет: хотя бы стул со спинкой.
— Да, Илья!.. Так вот где я тебя нашел!.. — смущенно зарокотал Ваня.
А она вся подалась вперед и сказала торопливо вполголоса:
— Илья, ты знаешь, я выхожу замуж!
Она сказала это, как девочка, застенчиво и робко, и как бы жалуясь ему, и как бы ища совета, и как бы отпуская его от себя, и как бы желая, чтобы он не поверил в это, чтобы дико было ему в это поверить.
Но он удивился чрезвычайно. Он не на нее, а на Ваню поглядел вдруг очень сложным, жалеющим даже, почти испуганным взглядом.
— Ка-ак?.. Замуж?.. За тебя, Ваня?..
Ваня только отрицательно повел головой, поглядел было на нее, но тут же отвел глаза.
— Не за него, нет!.. За другого, — заспешила Наталья Львовна. — Ты его видел тогда на вокзале… Мы с ним приходили раньше тебя проведать, но только… тогда было нельзя… А сейчас как?.. Ты уж поправился, Илья?.. Как я рада!
И она прижала руки к груди, однако опустила их, поглядев на Илью.
Он уже не слушал ее, он глядел на Ваню, по-прежнему радостно улыбаясь, и говорил:
— Как же ты, Ваня, узнал, что я здесь?
— Да, видишь ли… слухом земля полнится… Ведь у меня отец в этом городе живет… Я тебе говорил, кажется…
— Это я знаю…
— Ну вот… ради него я и застрял здесь… на время, впрочем… Скоро думаю ехать…
— Далеко?.. За границу?.. А у меня из-за одного недоноска целый месяц жизни пропал!
И почему-то Илья раздул ноздри и зло посмотрел на Наталью Львовну, и этот взгляд его заставил ее посереть… Это она почувствовала вдруг, что лицо ее стало теперь не бледным даже, а серым, точно он ударил ее наотмашь взглядом этим и перебором ноздрей, и она сказала, уже не понимая зачем:
— Недоносок же этот находится сейчас не в тюрьме, а в доме… вот… Ивана Алексеича…
Даже Ваня крякнул и вздохнул, услышав это, даже он обернулся к ней укоризненно, а Илья нахмурился и спросил его:
— Дикий вздор какой-то?
И зачем-то обеими руками оттянул вниз пояс халата.
— Я действительно купил здесь домишко… имел такую глупость… — не на вопрос ответил Ваня. — Ты, пожалуйста, как только выпишут тебя, — ко мне… Это на Новом Плане.
— Вот как?.. Дом купил?.. Поздравляю!.. А Дивеев?
— Ка-кой Ди-веев?.. Ах да… Этот сумасшедший?.. Да ведь он же с ума сшел!..
— Это я ему давно говорил, что ему бы на Сабурову дачу, но он мне не верил, — жестко пропустил сквозь зубы Илья. — Жаль, потерял через него время!
— Зато… приобрел опыт! — улыбнулся Ваня.
Илья не ответил улыбкой, — он сказал еще жестче:
— Да, уж теперь, если кому-нибудь вздумается в меня еще раз стрелять, уж я буду знать, что мне надобно делать!
— А что же в таких случаях надобно делать? — прогудел Ваня неожиданно для Натальи Львовны.
— Не по-зво-лять эти упраж-нения воин-ственные всяким без-дар-ным стрел-кам, — вот что!
И по одному тону этого, ставшего очень брезгливым, голоса Наталья Львовна почувствовала, что он, глядящий не на нее, а на Ваню, помнит именно теперь больше и лучше, чем когда-нибудь раньше, ее выстрел, и разбитую розовую лампадку, и кошку опрометью вон с задранным хвостом.
Она стала перебирать непроизвольно сумочку свою, повертывая ее, точно наматывала на нее нитки, и в то же время глядела не на эту сумочку, а на мощную руку Вани, лежащую на его левом колене.
— Как же им не позволять? — вставил было Ваня, но Илья продолжал, сильно напирая на слова:
— Потому что, если позволять это всяким… сумасшедшим или женщинам, слишком… исте-ричным, то этим ни ма-лей-ше-го удо-воль-ствия не доставишь ни себе, ни им!
Отбросив руки с ридикюля, вытянув и заломив их, Наталья Львовна кинулась бы на колени перед Ильей, если бы не поймал глазами этого жеста Илья и не сказал пренебрежительно:
— Тут не театр… тут больница!
И Ваня, заметив это, снова крякнул, вздохнул и оглянулся на дальний угол, куда как раз в это время направлялась какая-то девочка-подросток в школьной шапочке, с двумя кулечками, может быть домашних печений, а ей навстречу подымалась с подушки худощекая напряженная голова с проседью в черной бороде.
И не успела Наталья Львовна также вслед за Ваней оглянуться на девочку, Илья спросил в совершенном недоумении:
— Как же он оказался у тебя, Ваня, этот стрелок?
— Видишь ли… дом мой… он — двухэтажный… — точно намеренно растягивал Ваня ответ. — Нижний этаж снял… один доктор военный… И там лечебница теперь… для этаких больных…
— С зайчиками?.. Вот как!.. Большой, значит, дом?
