железо; несите последний грош! Отдавайте ваши последние силы на вооружение, неслыханное, невиданное с тех пор, как стоит свет! Знайте, дело идет о последнем решительном бое великой монархии! Дайте ружье в руки отрока, дайте патроны в руки старца. Вооружайтесь беспрестанно, лихорадочно, не теряя минуты! Вооружайтесь ночью и днем, чтобы быть готовыми, когда настанет решительный бой. Иначе дни Австрии сочтены!..»
— Какая-то истерика, а не статья! — перебил Сыромолотов. — Кто же писал это? Неужели австрийский военный министр?
— Нет, что вы! — рассмеялся Людвиг. — Министры так не напишут, а подпись под статьей — Кассандер, но это, само собой понятно, псевдоним.
— Кассандер? Что-то знакомое, однако, — старался припомнить Сыромолотов.
— Кассандру вы знаете — жрицу, пророчицу, из Гомера, — подсказал ему Тольберг.
— Да-да, Кассандра… Значит, и этот заговорил сознательно таким пифическим языком, чтобы напугать веселых венцев? А на самом-то деле, я думаю, ничего страшного нет, а? Просто вроде наемных плакальщиц над покойниками: «Поди-ка, поплачь, Матренушка!» — «Да уж я плакать-то, милый, горазда, а вот сколько ты за это мне дашь?»
Говоря это, Сыромолотов надеялся, что с ним тут же согласятся оба инженера, но они только улыбнулись, однако повели отрицательно головами.
Ответить же ему не успел ни один из них, потому что как раз в это время, хотя обед уже кончался, появились в доме Кунов новые гости.
Сначала были слышны в коридоре их голоса, потом поднялись им навстречу все Куны: гости оказались почетные. И когда Тольберг, тоже поднимаясь, поймал спрашивающий взгляд Сыромолотова, он шепнул ему на ухо:
— Это — Люстих с женой.
Сыромолотов когда-то слышал, что Люстих — один из богатейших помещиков степного Крыма, и не без любопытства смотрел, как, пропуская вперед свою жену, появился в столовой этот худощавый, среднего роста, бритый, как ксендз, пожилой человек неопределенных лет. Однако он именно «появился», в то время как его супруга мощно вплыла: по сравнению с нею он казался как бы бестелесным, она же сразу заняла собою чуть ли не половину столовой. И если после того, что шепнул ему Тольберг, у Сыромолотова завертелись было в мозгу снова слова из пародии на Пушкина: «Август к Михелю бежит, Август Михелю кричит…», то при первом же взгляде на фрау Люстих их сменило совершенно изумленное: «Даст же господь женщине такие неизмеримые формы!..»
Мало того, что она была высока, как это крайне редко встречается, она еще и раздалась вширь настолько, что перед нею даже толстая фрау Кун показалась просто слегка сытенькой, а Эрна — девочкой- подростком, которой еще года три надо ходить в гимназию.
И голос у этой великанши оказался густой и жирный, когда сказала она, обращаясь к обоим старым Кунам сразу по-немецки:
— Мы к вам только на одну минуту. Представьте, мы узнали от почтмейстера такую ужасную новость, что сейчас же едем к себе в имение!.. Мы очень расстроены.
— Ах, боже мой! Что? Что такое? — уже заранее подняла испуганно руки фрау Кун, а герр Кун только стоял с открытым ртом и выпученными глазами, старавшимися выкарабкаться еще более из сложно запутанных мешков.
Но нужно было все-таки, чтобы поздоровались с вошедшими и чета Тольбергов и Людвиг и чтобы Людвиг представил новым гостям Сыромолотова. Как ни велико было нетерпение фрау Кун, фрау Люстих поневоле затормозила стремительный свой разбег. Кроме того, узнав, что перед нею не одни немцы, а есть еще и русский, она перешла на русский язык.
— Только что получена телеграмма, господа, что убит националистами эрцгерцог австрийский Франц-Фердинанд вместе со своей женой, в Сараеве. Убийцы — сербы… Сначала бросали бомбы, потом стреляли из револьвера…
Она сказала это с тою поспешностью, какой требовала подобная новость, и с тем акцентом, какой появляется у лиц, говорящих на чужом языке, когда они очень взволнованы.
Сказано было не много, но Куны и Тольберги были так поражены, что только переглядывались друг с другом безмолвно, а более спокойно отнесшийся к словам великанши Сыромолотов спросил ее:
— Откуда же все-таки получена телеграмма?
— Телеграмма из Берлина, — ответила та, а муж ее добавил:
— Обыкновенно, как это принято, — телеграмма от телеграфного агентства, но только сегодня она публиковаться не будет.
— Потому что сегодня ведь воскресенье, — газета уже вышла, — пояснила фрау Люстих.
— А завтра она не выйдет, потому что понедельник, — заметил Людвиг, — но могут выпустить специальный бюллетень!
— Если только разрешит губернатор, — вставил Люстих. — Ведь убит не кто-нибудь, а, можно сказать, фактический глава Австро-Венгрии: император Франц-Иосиф стал очень дряхлый.
Он тоже говорил с акцентом, но все-таки более свободно, чем его супруга.
— Это может иметь оч-чень большие последствия, — проникновенно решил старый Кун.
— Колоссальные! — пробасила фрау Люстих. — Это нас так поразило, что мы…
— Да, мы благодаря этому спешим домой, — закончил за нее муж, — поэтому позвольте откланяться.
И хотя Куны, опомнившись, начали было усиленно просить вестников происшествия в каком-то далеком Сараеве присесть за стол, они распрощались и ушли к своей машине, а в сознание Сыромолотова угловато резко вошла тяжеловесная, как сама фрау Люстих, новость, принесенная ею.
Все трое Кунов пошли провожать гостей до калитки, может быть с целью узнать от них что-нибудь еще, а Эрна сообщительно обратилась к Сыромолотову:
— Конечно, вы должны были обратить внимание больше на фрау Люстих, чем на ее мужа, однако имение их принадлежит ему, а не ей.
— Они с Кунами соседи по имениям, — добавил к этому сам Тольберг.
— Где же именно их имение, я так и не удосужился спросить?
— Возле станции Курман, недалеко от города… Люстихи — очень богатые люди, — осведомил его Тольберг, как будто имея в виду, что вот если бы ему посчастливилось получить заказ на семейный портрет этой четы, он мог бы хорошо заработать.
Поняв его замечание именно так, Сыромолотов недовольно улыбнулся в усы, но в это время ворвался в столовую Людвиг с готовым восклицанием:
— Ну, знаете, это может вызвать положительно черт знает что!
— Подождем все-таки телеграмм, — попытался охладить его друг. — К завтраму их будет, конечно, больше, чем пришло сегодня. Завтра будет яснее, что там собственно произошло.
— Но ведь факт останется фактом: австрийский эрцгерцог убит.
— Я думаю, что эрцгерцогов в Австрии и без убитого довольно, — попробовал беспечным тоном сказать Сыромолотов, но Людвиг с нескрываемым возмущением исказил вдруг свое обычно благожелательное к нему лицо.
— Что вы, что вы, Алексей Фомич! — выкрикнул он. — Надо же знать, кто такой был Франц- Фердинанд… Это был самый способный из племянников Франца-Иосифа, из племянников, потому что детей у него, кроме Рудольфа, трагически погибшего, не было.
— Вот как! Не было разве? — довольно равнодушно отнесся к этому Сыромолотов. — Так долго на свете жить, как этот Франц-Иосиф, и не позаботиться о такой пустяковине, как наследник, — это, послушайте, даже странно!
— Он и позаботился: убитый негодяями эрцгерцог был прекрасный наследник, — раззадоренно продолжал выкрикивать Людвиг, — и из него должен был выйти выдающийся император!.. Пусть даже не такой, как Вильгельм Второй, но все-таки… незаурядный… И вот его нет… Этого не простит никому история! Нет, не простит!
Сыромолотов наблюдал теперь Людвига Куна, приподняв удивленно брови: тот горячился так, как будто убитый австрийский эрцгерцог был по крайней мере его хороший знакомый.
