— Ну, красная Маша, лечи красного командира!
Звякнув банками-склянками, она поколдовала над его поясницей, потом, прикрыв его спину простыней, сказала:
— Прогреть бы надо. — Помолчала, после добавила: — И на холод не надо ходить.
Он покряхтел, потом откликнулся:
— И погреть некогда. И на холод надо ходить.
Маша после паузы сказала:
— Так можно долго лечиться — и все без толку.
Командир с беззаботностью бывалого вояки произнес:
— На войне пуля все может излечить…
— Конечно, может, — согласилась Маша.
Потом они надолго замолкли. Наконец Чухновский прервал молчание:
— Маша, ты замужем?
Маша секунду-другую помедлила, потом протянула неопределенно:
— Не-а… То есть…
Ответ развеселил красного. Хохотнув, он переспросил:
— Так есть муж или нет?
— Есть, — сказала девушка. — Но только сейчас его нет дома.
— Где же он?
— На промысле.
— Когда приходит?
— В конце сезона.
— Это в конце зимы?
— Да, конечно.
Красный снова помолчал. Потом сказал:
— Маша, у тебя необыкновенные руки… Ты могла бы с нами пойти на войну?
— Кем?
— Санинструктором, конечно. Или военфельдшером.
— Что, своего нет?
— Есть, но коновал. Ему бы только коней лечить.
— А там, в тундре-тайге, коней-то не будет, да?
— Точно. Да и хворь к нему какая-то пристала. Может, простыл в дороге. Какая от него польза?
— Кони останутся здесь.
— Да. Ну что, пойдешь?
— Что я там буду делать? — наивно спросила она.
— Раненых станешь лечить.
— Их же в стационар надо отправлять.
— Ну, так первую помощь будешь оказывать.
— Так это любой мужик сделает.
— Ну… мирным остякам станешь помогать. Если, правда, таковые найдутся.
— У них там своя медицина.
— Ну как, пойдешь?
— Кто ж добровольно ходит на войну?!
— Верно, добровольцы только сдуру прут. Но ты-то в обозе будешь, в тылу, а не на передовой. В атаку-то не пойдешь… Опять же аэропланы будут. В случае чего всегда можно выдернуть из любой заварушки. А аэропланы специальные: на лед могут садиться, на реки и озера.
— Поди разберись там, где передовая, а где тыл.
— Разберемся. Хотя это как на партизанской войне.
Раздался стук в дверь. После разрешительного окрика на пороге вырос его помощник, малый неопределенного возраста, с довольно потрепанным жизнью лицом, на котором выделялись мертвые, без всякого выражения, глубоко посаженные глаза и вечно розовые прожилки, просвечивающие сквозь кожу щек и носа. Увидев девушку, он дернул вверх левое приопущенное плечо, вытянулся и бодрым, но немного писклявым голосом стал докладывать что-то о транспорте на следующий день. Командир оборвал его на полуслове, махнул на дверь: мол, я занят, попозже, потом разберемся. Помощник четко развернулся, шаркнул валенком и вышел.
— Это мой помощник, Мингал, — сказал командир. — Гад, конечно. Но свой, рабоче-крестьянский. И очень исполнительный…
Командир немного лукавил, говоря так про своего помощника. Уж больно тот был изобретателен и безжалостен в борьбе с врагами революции и Советской власти. Так уж старался, что чуть ли не выворачивался из собственной шкуры. Казалось, он замаливал какие-то свои старые грехи. Как-то командир полушутливо сказал ему: «Мерещится мне, Мингал, что когда-то, на заре Советской власти, ты вешал комиссаров…» Помощник вдруг начал заикаться: «Н-н-н…» Командир поинтересовался: «Что значит н-н-н?» Мингал наконец обрел голос: «Н-никак нет, товарищ командир!» После этого Чухновский стал сомневаться в нем еще больше. Тем более что в биографии помощника были темные пятна, о которых тот толком ничего не мог сказать. Гордился тем, что ему, как и командиру, досталось имя вождя мировой революции. Но еще на гражданке, чуть ли не с детства, друзья-приятели переиначили его славное имя, называли его Лодька.
Бойцы его недолюбливали и побаивались за злопамятный и мстительный характер, за глаза его называли Мингал-Мангал-Мандал. Многих, особенно при первом знакомстве, он озадачивал: не могли сразу понять, что это — фамилия, имя или кличка. А командир, бывало, в гневе и вовсе перевирал его имя, и у него получалось крепкое матершинное слово. Но, однако, главу войска он устраивал. И сейчас Чухновский повторил:
— Исполнительный… Расшибется, но выполнит приказ. Хоть и гад…
Похоже, любимым словечком командира было «гад». Он употреблял его больше не в ругательном значении, а, наоборот, придавая ему одобрительный оттенок. Получалась как бы награда за пронырливость и находчивость.
Маша молчаливым, но по-женски любопытным взглядом проводила помощника командира, а потом, продолжив прерванный разговор, спросила:
— А что, командир, и без моей воли можешь забрать меня?
— Ну, по случаю военного положения любого могу мобилизовать.
— И меня в том числе?
— Да. Но без твоего желания не сделаю этого.
— Сколько времени все это займет?
Командир задумался. По приезде он ознакомился с документами, с предысторией Казымского восстания. Конфликт назревал давно. Еще в 1931–1932 годах начались трения между остяками и местными властями. Именно тогда сотрудники ОГПУ арестовали в верховье реки Казым четырех авторитетных и зажиточных остяков, «кулаков», говоря языком официальных документов, и увезли в город. Остяки потребовали освободить арестованных. Тогда власти отправили к ним для разрешения назревающего конфликта руководителя Казымской культбазы Шершнева и председателя Интеграл-союза Хозяинова. Но эти посланцы, однако, прибыв на факторию, базу Урал-пушнины в районе Нум-То, занялись не переговорами, а производством… самодельных бомб. Они называли их гранатами. Выбирали серединку редьки, насыпали туда порох, а вместо взрывателя вставляли фитиль из ниток. По верховьям рек быстро разнеслась весть, что красные русские готовятся к войне. Не менее странно повела себя и вторая группа переговорщиков от властей. Они доехали до Божьего озера и ни с чем вернулась обратно, говорили, якобы поднялась метель и они заблудились, потеряли дорогу. Хотя каюры-проводники были из местных и не могли не сориентироваться в своих вотчинах. Между тем конфликт все углублялся. Потом поехала на переговоры третья, более многочисленная группа. Она тоже заняла странную позицию: первоначально решила расправиться с остяцкими богами, а потом приступить к переговорам. Возможно, переговорщики полагали, что мятежники без богов будут более сговорчивыми. Группа пропала без вести. Позднее выяснилось, что
