Константин Константинович Сергиенко
Белый рондель
Повесть-легенда
Художник В. Сальников
Как неудобны эти новые пурпуэны[1]. Они расходятся ниже груди, как раз там, куда в непогоду проникает холод. Хоть я и завернулся в плащ, но всё ещё даёт себя знать весенняя простуда.
— Так куда, ваша милость? — спросил возчик, откинув переднее оконце кареты.
— На лучший постоялый двор.
В скитаниях случается всякое, а странствую я всю жизнь. В наше время — а, напомню, теперь год 1625-й — жизнь стоит недорого. По всей Европе идёт война, тысячи гибнут, что уж говорить о странниках на опасных дорогах, да ещё тут, в Эстляндии, где власть переходит из рук в руки и порядка, разумеется, нет.
Король шведский Густав-Адольф воюет с королём польским Сигизмундом, и, подъезжая к Дерпту, я совершенно не знал, на чьей нахожусь земле. Не знали этого и жители, не знал хозяин харчевни, в которой я остановился. А грабители, напавшие на харчевню, знать ничего не желали.
Чудом я уцелел. Мне удалось ускакать на чьей-то лошади, которая, впрочем, довольно скоро пала. До Дерпта пришлось добираться пешком.
Страже у ворот не пришлось беспокоиться, в город я проник через пролом в стене, который так и зиял с прошлого года. Хорошо ещё, возчик попался, в столь поздний час он тащился через пустынный город.
— На лучший постоялый двор, — повторил я.
— Да кто его знает, который лучший, — подумав, сказал возчик и с грохотом захлопнул окно.
Лошади тронулись. Карету раскачивало, и хлюпала под колёсами грязь. Мокрый воздух тянул в щели, я всё плотнее кутался в плащ. Свист ветра и хлестание веток по кожаному верху кареты. Потом истошный крик, долго не замолкавший. В этом несчастном городе, горевшем и голодавшем, истоптанном копытами чужеземных коней, ничто уж не любо проезжим, и только я, влекомый неясным порывом, всё попадал и попадал сюда каждое лето.
Слышу, как скачут мимо всадники, потом возвращаются, останавливают карету. Распахнута дверца, и пронзительный, не по-июньски холодный воздух ударяет в лицо.
— Кто? — рявкает всадник.
Из-под копыт переступающих лошадей брызгает грязь, и один комок достигает моей щеки.
— Кто таков?
Я отвечаю спокойно:
— Путешественник.
Молчание, бряцание оружия, сопение лошадей.
— Чёрт побери! Какой путешественник?
— С кем имею честь? — спросил я.
В карету просовывается кончик копья и начинает шарить, задевая порванную обивку. Я хватаю наконечник и с силой толкаю копьё обратно.
— А, проклятье! Вытаскивай его, Вильгельм!
— Если кто сунется, стреляю в упор, — холодно говорю я и направляю в темноту пистолеты.
Они переговариваются между собой, и я знаю, что таким обращением уже внушил к себе уважение. Мелкая птица не станет совать пистолеты в лицо ландскнехтам.
— Городская стража, — говорит наконец кто-то из них. — Куда направляетесь?
— В город Дерпт.
— Вы уже в Дерпте. Эй, ты! — теперь они обращаются к возчику. — Кого везёшь?
— Господина, — отвечает испуганный возчик.
— Где ты его подобрал?
— Да вот тут он и сел. Открыл дверцу и сам забрался.
— А почему ты решил, что он господин?
— Да кто ж станет лезть в карету?
— А не ты ли это Кривой Антс со двора рыцаря Трампедаха?
— Он самый, господин сержант.
— Какого чёрта ездишь в потёмках?
— Хозяин меня посылал отвезти.
— Кого отвезти?
— Да это уж так, его дело.
— Смотри мне! А кого везёшь?
— Да говорю, какого-то господина.
— А кто тебе разрешил? Разве ты принадлежишь к гильдии возчиков? Хочешь деньги от хозяина утаить?
— Ей-богу, господин сержант, он сам сел в карету! Разве господа спрашивают?
— Сержант, — сказал я, — меня ограбили недалеко от города. Отняли лошадей и багаж.
— Где же были ваши пистолеты? — спросил ухмыляясь сержант.
— Пистолеты при мне. И не советую вам их беспокоить.
— А может, вы шведский шпион? — сказал тот.
— Вы сможете это проверить завтра, когда я высплюсь на постоялом дворе.
— Какой, к чёрту, постоялый двор! Был один, Бахмана, да и там разруха. Вы разве не знаете, шведы идут!
— Меня это не касается, я путешествую. Если нет постоялого двора, меня примут где угодно. Хотя бы у рыцаря Трампедаха.
— Рыцарь Трампедах не примет первого встречного! — торжественно заявил сержант.
— Поезжайте следом, — сказал я, — и вы увидите, примет ли меня славный рыцарь Трампедах.
Карета тронулась, и всадники, чертыхаясь, поехали сзади. Боже, что стало с городом! Несёт гнилью то справа, то слева, и вполне возможно, что это лежит неубранный труп босяка. Черно на улицах, не горят масляные фонари. Я прильнул к стеклу кареты, пытаясь найти глазами контур епископского замка. Какое там! Хоть бы один огонёк мигнул на Домберге. Только в ратуше сумрачно светилось окно, и, когда мы проехали площадь, ещё одна группа всадников, блестя касками, посмотрела нам вслед.
— Кого везут, Леман?
— А вот узнаем, — ответил сержант.
Карета въезжает во двор. Здесь беготня людей с фонарями, и наконец я разминаю ноги на посыпанной гравием дорожке. Распахиваются двери, выходит хозяин. Подвешенный на крюке фонарь освещает сцену; несмотря на июнь, сегодня тёмная ночь, и виной тому дождь. При свете масляного фонаря блеснули позументы моей одежды, я снял шляпу и поклонился.
— Путешественник приветствует рыцаря.
— И рыцарь приветствует путешественника. — Трампедах наклонил голову в ответ.
Бледное лицо с рельефом морщин, чёрный, плотно облегающий колет, высокие сапоги.
Сержант Леман во все глаза смотрел на богатый мой плащ, а когда я откинул полу, чуть ли не крякнул. Расшитый бисером пурпуэн с рядами блестящих пуговиц произвёл на него впечатление.
— Почтенный рыцарь, обстоятельства привели меня к вашему дому. Я позволил себе сказать
