неживого среди белых колонн и ярких светильников. Помню, читала о дне похорон. Гроб поставили на краю могилы, взяли молотки, и очевидец сказал: «Пушкина заколотили...» Господи! Заколотили Пушкина. Какие слова...
20.30. Дома паника. Дедушка ждал меня, чтобы ехать на исторический факультет, но не дождался и поехал один. В какой-то кружок, квадратик, кубик.
— Забыла, — сказала я.
— Да что же это творится! — Тетя Туся всплеснула руками.
Мама сурово:
— Где ты была?
— На площади.
— ?...
— Любовалась фонтаном.
— Объясни.
И я объяснила. Существует тест. Вопросы одни, а значение им придается иное. В каком виде представляете воду? Море, река, озеро? Я отвечала, фонтан. Оказывается, речь шла о любви. Значит, любовь представляется мне фонтаном. Да, мама, по этому тесту. С тех пор я люблю глазеть на фонтаны. Фонтан не просто извержение воды. Это взрыв чувств. По известному тесту.
— Что ты мелешь? — спросила мама.
— Я с некоторых пор изучаю любовь. По фонтанам.
— Какая любовь? Тебе рано об этом думать. Школу сначала кончи, в институт поступи.
— Получи диплом, заверши аспирантуру, поезжай за границу, — продолжила я.
— Немедленно убирайся в свою комнату! — сказала мама. — Я с тобой поговорю.
— Хорошо, мама.
Я удалилась к себе. Мама вошла следом:
— Что мне с тобой делать, Маша?
— Мама, а тебе не кажется, что ты всю жизнь любишь другого? — спросила я.
— Что? — Она побледнела.
— Живешь с папой, а любишь другого. Всю жизнь.
— Ты с ума сошла, — пробормотала она и вышла.
Я слышала, как быстрым и легким шагом своим она убегает по коридору, повторяя со всхлипом: «Маша с ума сошла...»
1.30. Не сплю. Аня ко мне приходила. Залезла в постель, стала обнимать и спрашивать: «Маш, ты чего?» Я заплакала. Она заплакала тоже, ударяла меня острым кулачком, приговаривала: «Старшая сестра, старшая сестра...» Я вытерла ей глаза, поцеловала. Еле спровадила. Дневник мой, дневник, можно ли так терзаться?..
8 сентября. Суббота
Разговор с дедушкой. Показал новые книги от господина Брунинка, одну подарил.
— Так, так. А что же наши «этюды»?
Я принесла блокнот. Он полистал.
— Хорошо, почитаю.
Лучше бы не читал ты, дедушка. Там у меня аккуратно выписаны самые известные места из Тургенева, Гоголя. Например, «чуден Днепр при тихой погоде...». В конце концов, и это полезно. Я переписывала, изучала стиль, старалась не делать ошибок. Почерк вырабатывала, в конце концов. Благодаря этому начинанию я перечитала кое-что из «Записок охотника» и многое из третьего тома Собрания сочинений Николая Васильевича Гоголя. Есть и две фразы из Пушкина. «Я приближался к месту своего назначения» и «Гости съезжались на дачу». Весьма короткие, изящные сочинения.
— А что же с нашим кружком? — спросил дедушка. — Быть может, ты передумала поступать?
— Нет, — пробормотала я.
— Надо работать, — сказал он.
Еще говорил о чем-то. Прямо не распекал. Мое «поведение» ему известно, но он выжидает, хочет понять, в чем дело. Дедушка очень умен.
Читаю, перечитываю дневник. Это история наших отношений. Что же было меж нами? Тут есть загадки. Когда сказала, что собираюсь поступать в университет, он усмехнулся. «В университет? Скажете, что еще на исторический факультет». — «Как вы догадались?» — спросила я. «На исторический факультет — это прекрасно!» — сказал он язвительно. А в самом деле, как догадался? И рассказы о
9 сентября. Воскресенье
С утра позвал меня дедушка. Вручил блокнот.
— Благодарю. Ты хорошо изучила стиль классиков. Не отличишь.
Я промолчала. В глазах его мелькнула боль.
— Иди.
Какая я все-таки дрянь! Ломаю комедию. На ближних все вымещаю. Только папа спокоен, пишет свою диссертацию. Просил меня сверить цитаты из Пушкина. Сидела, сверяла. После обеда пойдем в кино.
...20.10. Смотрели в «Повторном» «Андрея Рублева». Ужасно мрачно. Вот она, наша история. Совсем не такая, какую проходим в школе. И где же правда, в картине или учебнике? Я после фильма взялась за «Историю Нидерландской революции». Интересно дедушка пишет, но тоже все мрачно. Испанцы в Голландии потрошили младенцев, а гезы вырезали сердца у испанцев. И этим всем я должна заниматься. В истории столько крови! Нет, уж я лучше буду сидеть за кульманом в обыкновенном КБ.
22.30. Окончилось все так, как начиналось. И на губах осталось только малость. Да, на губах осталось. Губы его до сих пор ощущаю. Теперь я знаю, каким был тот первый поцелуй. Он был мягким и осторожным. Он упал в меня наподобие холодящего мятного шарика и блуждает внутри до сих пор. То к самым губам подкатит, то сердце тронет, и тогда оно сильно бьется. Поцелуй живет во мне сам по себе. Иногда начинает мучить и жечь, требовать повторения. Но повторить его невозможно. Я не хочу любить, не хочу. Я поняла, что это ужасно. Только к малой любви судьба благосклонна. К большой — никогда. Почему в настоящей любви не бывает благополучия? Кончается все трагично. Зачем же любить тогда? Чтобы погибнуть, как Ромео с Джульеттой? Как Глан и Гетсби, как Жюльен Сорель и Анна Каренина? Надо жить, а значит, любить не надо. Целуйтесь, флиртуйте, играйте в любовь, но гоните прочь Любовь Настоящую. Она вас погубит, отравит, сведет в могилу. Я знаю, что ничего в моей жизни больше не будет. Только это лето. А мне ведь всего шестнадцать. Вот вам большая любовь...
10 сентября. Понедельник
Был урок на летнюю тему. Нина Петровна читала отрывки из сочинений. Одни написали хохму, другие глупость, третьи добросовестный отчет. На перемене Нина Петровна подозвала меня:
— Подожди после уроков, вместе пойдем домой.
Как она модно одета. Еще молода и красива.
Мне нравится Нина Петровна. У нее черные как смоль волосы и глаза черные тоже, что называется, жгучие. Лицо тонкое. И вся она тонкая, изящная, высокая.
Пошли на бульвар, посидели на лавке. Она отдала мне тетрадь с сочинением:
— Как понимаешь, читать я его не могла.
Вытащила сигареты, закурила:
— Ты знаешь, Маша, мне всегда была интересна ваша семья. Книжки твоего деда читаю, слог хороший. Он мог бы писать романы.
Помолчали.
— Одного не понимаю, чего ты хотела добиться этим пассажем?
— Сама не знаю... — пробормотала я.
