Никто не ответил криком петуха, меня даже больно ударили в бок и выругались.
– К какому принцу, крровь господня! День чёрной смородины! Нет теперь принцев!
Как мы не растеряли друг друга в этой толкучке, непонятно. Очутились снова где-то у гавани, помятые, разгоряченные. У Эле рукав платья порвали.
– Просто не пускают, и всё, – сказал, отдуваясь, Караколь.
– Конечно, – сказал Рыжий Лис. – Зачем мы сдались этому принцу. Говорил вам, нечего к нему рваться…
Я закричал:
– Но сержант сказал, что лейденцев принимают в любое время!
– Всем нечего там делать, – сказал Караколь. – Пойдём я и Кеес.
– Вот и хорошо, – обрадовался Рыжий Лис. – А мы туточки подождём. Только быстрей возвращайтесь.
И мы пошли. Теперь уже не серединой улицы, а осторожно, всё рядом с забором да стенкой домов. Совсем потемнело, но жара не спадала.
Чувствовал я себя неспокойно. Не так представлял себе Роттердам. После того как нас обмяли в толпе пьяных горожан и чуть не волоком оттащили от дома принца, мне стало казаться, что это неспроста. Вспоминал даже лицо Железного Зуба. Уж не его ли я видел в одной кучке?..
Караколь знал Роттердам. Окольным путем мы пошли к дому Молчаливого. Улиц ещё не перекрыли ночными цепями. Может, и не перекроют, потому что какой-никакой, а праздник. День чёрной смородины. Но фонарей горело очень мало, и я раза два больно споткнулся. А один раз испугался, потому что какое-то чудище надвинулось из темноты. Но Караколь успокоил: это сгоревший дом с разобранной крышей. Их в Роттердаме осталось немало с тех пор, как большой пожар выжег треть города. А мне почудился скелет мертвеца с чёрными ребрами.
На этот раз обошлось без встреч. Вдали кто-то кричал и пел, слышался перестук кломпендаса, башмачного пляса, по мостовой. Пробегали какие-то люди, некоторые снова кричали: «Хоссен! Хоссен! Хи- ха, чёрная смородина!» Но мы сразу прятались за угол дома, куст или дерево. Ночных дозоров уже не встречали.
А вот и дом Молчаливого. Перед ним жёлтое пятно света от единственного масляного фонаря. Мы подошли и постучали в дверь. Никто не ответил. А в темноте, на противоположной стороне улицы, что-то зашевелилось.
Караколь стукнул погромче, и дверь открылась сама собой. Мы вошли в переднюю. Тут перед большой, ведущей наверх лестницей горела свеча. Мы стали ждать, но никто не появлялся.
– Господин Флорент Нейнхем! – громко сказал Караколь. Никто не ответил.
– Господин Флорент Нейнхем! – снова повторил Караколь. – Из Лейдена письмо его светлости принцу Оранскому!
Нет никакого ответа! Караколь пожал плечами.
– Может, где-нибудь дальше этот Нейнхем? – спросил я.
– Посмотрим, – сказал Караколь.
Мы осторожно пошли вверх по лестнице.
– Господин Флорент Нейнхем! – всё время говорил Караколь, но в ответ не раздавалось ни звука.
Большой коридор с ковром посередине освещала всего одна свеча. Мы постояли, снова пошли.
Прямо перед нами скрипнула тяжелая дубовая дверь с бронзовой ручкой. Приоткрылась щёлка, и по коридору наискосок легла полоска света поярче.
– Господин Флорент Нейнхем! – снова тихо сказал Караколь.
– Наверное, он там, – прошептал я.
Мы постояли ещё перед дверью, потом приоткрыли её и вошли.
Прямо у входа в тяжелом подсвечнике длинным красноватым пламенем полыхала большая свеча. Две другие уже догорели. На нас пахнуло спертым, сладковатым запахом. В глубине комнаты на широкой кровати полулежал человек, рядом стояли сапоги с широкими раструбами. Человек тяжело дышал. Мы остановились. Человек повернул к нам лицо и спросил еле слышно:
– Кто… – Рука его стала шарить под меховым одеялом и вытащила оттуда рукоять пистолета.
– Нам господина Флорента Нейнхема, – сказал Караколь.
– Кто? – снова спросил человек, словно не слышал.
– Мы из осажденного Лейдена, – сказал Караколь и попятился к двери. – У нас письмо к его светлости принцу Оранскому…
Человек откинулся на подушки. Свеча метнула в его сторону красноватый блик. На лбу человека блеснули капли пота.
– Я принц, – глухо сказал он.
ДЫХАНИЕ «ИСПАНСКОЙ НОЧИ»
Вот как довелось встретиться с Молчаливым! В доме ни души, кругом пьяные горожане, а среди них, может быть, Железный Зуб! И принц Оранский, по прозвищу Молчаливый, тот самый, который поднял нас на борьбу с испанцами, лежит здесь больной, с пистолетом в руке, но даже курок взвести у него нет сил.
Очень мы подивились. Даже испугались. Но всё это задним числом. А пока во все глаза смотрели на
