– Мистер Чартер, у вас в пожарной команде много воды?
– Достаточно, – сказал он высокомерно.
– Значит, вы много заливаете?
– Что заливаем? – не понял Чартер.
– Ну, всякое. Пожар, например. Или про шпионов с Севера.
– Я вас не понимаю, мистер Аллен,—сказал Чартер.– Вы еще молоды, чтобы говорить со старшими такими загадками.
Я заметил, что Хетти старается нас избегать. Как только мы на галерею, она выбирается из кресла, берет свою палку и хром-хром в гостиную или свою комнату. Моррису это не нравилось. Он стал нервничать. Хетти уходит, он провожает ее взглядом, потом начинает расхаживать по галерее туда-сюда, заглядывает во все двери.
– Что вам не сидится, мистер Аллен? – спрашивает Мари.
– Насиделся в паровозе, – бурчит Моррис.
– Разве вы там сидите? – удивляется Мари.
– Конечно.
– У вас есть стульчик?
– Нет, я сижу прямо на топке.
– Но это, должно быть, очень горячо.
– Конечно, – ляпает Моррис. – Когда прожжешь штаны, совсем не хочется сидеть.
Вот что может сморозить Моррис на галерее.
– Вообще-то я не понимаю, – сказал мне как-то Отис Чепмен, – какие у тебя убеждения?
– Самые убежденные, – заверил я.
– Ну в чем ты убежден?
– Я убежден в том, что завтра в пять утра мне разогревать «Пегаса».
– Это не убеждение, – сказал Чепмен. – Простая необходимость. Ты за Юг или за Север?
– Смотря что ты понимаешь под Югом, смотря что под Севером.
– У меня точное разделение, – сказал Чепмен. – Мой отец подсчитал: если температура года, то есть средняя его температура, выше шестидесяти по Фаренгейту, – это Юг, а если ниже пятидесяти – это Север.
– А что находится между пятьюдесятью и шестьюдесятью? – спросил я.
– Пятьюдесятью и шестьюдесятью? М-м… – Чепмен замялся.
– Между пятьюдесятью и шестьюдесятью по Фаренгейту и зарыты мои убеждения, – сказал я.
– Значит, не нашим и не вашим? – спросил Чепмен.
– А может, и нашим и вашим, – сказал я.
– Такие, как ты, очень опасные люди, – сказал Чепмен.
– А по-моему, такие, как ты.
– Наверное, ты аболиционист.
– А что это такое?
– Сам знаешь прекрасно.
– Ты станешь сенатором, Отис, – сказал я.
Это его несколько смягчило.
– Почему вы с Моррисом не вступаете в лигу? – спросил он.
– У нас другие планы. Мы образуем свой союз.
– Какой союз?
– Это пока секрет. В твоей лиге, Отис, только девчонки. А у нас будут взрослые. У нас будут паровозы, знамена и ордена.
Эти слова только подстегнули Чепмена. Целые дни он носился по городу и уговаривал даже сопливых мальчишек записаться в его лигу. Он уже побаивался какого-то неизвестного союза и готовился с ним бороться. Я говорил, что Отис Чепмен станет сенатором или конгрессменом.
Тем временем в городе открылся конвент Черной Розы. Конвент – это сборище самых шумливых людей. Просто удивительно, как быстро удалось забить колонный зал Капитолия разгоряченными сынами Черной Розы. Я уж не знаю, чем они там занимались, но вываливали краснощекие, с блестящими глазами, размахивали голубыми флажками и пели:
Какие вообще-то у них грезы? Ну, отделиться от Севера. Ну, собрать побольше тюков хлопка. Ну, выпороть негра. А еще что? Я как-то слышал разговор. У забора в пыли сидели два гедеонца.
– Эй, Ред, а что хочет сделать с нами этот паршивый Север?
– Не знаю, Ник. Должно быть, что-то нехорошее.
– Вырубить кукурузу?
– Думаю, нет. Они же сами лопают.
– Хлопок пожечь?
– Так штаны им из чего-то надо шить.
– А, тогда плевать.
Генерал Бланшар строевым шагом выходит из дома, садится в коляску и едет в конвент. Он смотрит вокруг орлиным взглядом и чувствует себя полководцем в большом сражении.
Во всей этой суете мы с Моррисом как белые вороны. Южный патриотизм нас не очень зажигает. Ведь мы люди ниоткуда – ни с Юга, ни с Севера. Я, например, пришел с Запада, а Моррис, как я уже говорил, родом из Иллинойса. Об этом не знал никто, кроме меня. Ведь Иллинойс проклятый штат. Именно он выдвинул сейчас в президенты Эйба Линкольна. Но все, конечно, чуяли, что Моррис не из южан. Больно он чудной, а к тому же бледный. Загар не берет его кожу, южанину не может это понравиться.
– Надо драпать отсюда, – сказал Моррис.
– Почему? – спросил я.
– Скоро начнется заваруха. Север не потерпит, чтобы Черная Роза отделилась. Возьму Хетти и уеду.
Он так и сказал: «Возьму Хетти и уеду».
– Почему Хетти? – спросил я. – Может, Мари.
– Мари не отпустят.
– А Хетти отпустят?
– Генерал ее не любит. Она ему не нужна.
– Значит, ты выбираешь ту, которая не нужна генералу?
Моррис насупился.
– Я бы вылечил ей ногу. На Севере есть хорошие врачи. Ее никто не лечит. Она скоро перестанет ходить.
– Тебе-то что? – сказал я.
Внезапно он сел и заплакал, как тогда, в саду у Бланшаров. Я испугался.
– Что ты, что ты, Моррис?
Он рукавом вытер слезы и жалостливо хлюпнул носом.
– Я в нее, это… Как там говорят? Наверное, влюбился…
– В Хетти?
– Угу.
– Знаю, как ты в нее влюбился, – сказал я. – Как влюбился, так и разлюбился. Давно ты в нее влюбился?
– Еще до того, как встретил тебя.
– Смотри-ка! – я удивился. – Никогда бы не подумал! А почему же ты ее мучаешь?
– Не мучаю, – буркнул он.
– А то я не вижу. На балу не подошел ни разу. Да и потом…
– Я сам не знаю, почему так выходит.
– Зачем ты ушлепывал за Мари? Хетти назло?
