Позади него, в одном метре с небольшим, поставили второй плетень. Промежуток между двумя плетнями засыпали землей — получилась передняя стенка траншеи. Таким же образом построили заднюю стенку. Так же засыпали землей и утрамбовали. Для удобства стрельбы, маскировки и защиты личного состава от огня неприятеля от передней стенки окопа в сторону противника насыпали бруствер и замаскировали его под фон окружающей местности. Затем построили ходы сообщений и также хорошо замаскировали. Сделано все было качественно, как надо.
Командование 54-й армии осмотрело весь 12-км оборонительный рубеж, построенный 311-й дивизией в срок. Его признали показательным, за что всему личному составу дивизии, участвующему в строительстве армейского рубежа, была объявлена благодарность от Военного совета армии. Следует сказать, что одновременно со строительством рубежа части дивизии усиленно занимались боевой подготовкой и пополнялись людьми и оружием. Чувствовалось, что где-то в скором времени начнутся бои, и поэтому нас усиленно пополняют и укомплектовывают. Где затевается дело, никто из нас не знал.
Много позже, когда нашей дивизии уже не было там, где мы строили армейский рубеж, нам рассказали, что армейское и фронтовое начальство возило многих командиров соединений на этот рубеж, чтобы наглядно продемонстрировать, как надо строить на болотистой местности добротные позиции. Не знаю, насколько это верно.
За время моего пребывания в дивизии я хорошо узнал многих командиров, политработников и часть рядового состава. Дивизия пришлась мне по душе, я был доволен ее командирами, а ряд бойцов знал по фамилиям. Как дивизия показала себя в обороне под деревней Смердыня и на реке Лезна, я имел возможность наблюдать, но как она поведет себя в наступлении, я еще не знал. Чтобы в бою понимать друг друга с полуслова, я стремился как можно больше времени уделять занятиям с командным и политическим составом.
А еще в дивизии существовал ансамбль песни и пляски, который очень неплохо выступал в подразделениях вне боевой обстановки. Он пользовался большим успехом у солдат.
Бои под Мышкино и Мгой
Август 1943 года
В мае 1943 года гитлеровцы заметно активизировались. Возросла активность авиации противника. Значительно увеличился приток железнодорожных эшелонов с людьми и боевыми грузами. На допросах пленные давали показания о том, что немецкое командование приступило к подготовке наступления в сторону Ладожского озера, с целью восстановления блокады Ленинграда.
Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение об операции по разгрому группировки немецко-фашистских войск.
Со стороны Волховского фронта на участке предполагаемых действий оборонялась 8-я армия генерала Ф. Н. Старикова. Она и была выделена для проведения операции. Со стороны Ленинградского фронта привлекалась 67-я армия.
Чтобы сдержать атаки наших войск, гитлеровское командование ввело в действие все свои резервы, сосредоточенные на этом направлении. Когда же их оказалось недостаточно, оно сняло две пехотные дивизии из-под Ленинграда и бросило их против наших войск. Только с вводом в бой двух этих дивизий противнику удалось локализовать прорыв переднего края, осуществленный нашими частями в районе Поречья.
Такова преамбула операции 8-й армии, выступающей из района Вороново в общем направлении на Мгу — железнодорожный узел и крупный населенный пункт, как об этом рассказывает в своей книге «Неколебима как Россия» К. А. Мерецков.
В целях усиления 8-й армии 9 августа 311-я дивизия, напутствуемая командующим 54-й армией генералом C. B. Рогинским, хорошо укомплектованная личным составом и боевой материальной частью, выходит из состава этой армии и сосредотачивается в районе Корбусель, Вороново, где и поступает в распоряжение командования 8-й армии. 13 августа по приказу командарма 8-я дивизия сосредотачивается в районе деревни Килози, Назия, Марково с задачей быть готовой развить успех 256-й стрелковой дивизии.
4 августа, т. е. на следующий день, зная уже, что нам предстоит действовать на направлении наступления 256-й стрелковой дивизии, мы с командирами полков, начальником разведки Е. Г. Шуляковским и дивизионным топографом капитаном Комлевым вышли на наблюдательный пункт командира этой дивизии для рекогносцировки местности и противника.
Ознакомившись с полосой местности, на которой предстояло действовать нашей дивизии, мы обратили внимание, что она совершенно голая, изрытая системой траншей, ходов сообщений и воронками от разрывов снарядов. Нас удивило еще и то, что ни противник, ни наши войска никакой активности не проявляли, хотя немцы вели артналеты, но войска 8-й армии молчали. Чтобы более детально изучить обстановку, мы, пользуясь ходами сообщений, прошли к передовым подразделениям частей 256-й дивизии.
По небольшому числу бойцов в траншеях и по множеству воронок от снарядов и авиабомб было видно, что прошли тяжелые бои и части понесли значительные потери. От командиров и бойцов мы узнали, что дивизия во второй половине июля атаковала передний край противника и, овладев одной из его траншей, была остановлена огнем и контратаками. Впереди, в 200 м, оборонялся противник. В глубине его обороны, примерно в 2 км, выделялась над всей окружающей местностью возвышенность, обозначенная на карте отметкой 40.4. Ее здесь называли высотой. Высота эта с пологими скатами в нашу сторону являлась основным ключевым пунктом гитлеровцев на этом направлении. С нее на большом расстоянии просматривалось расположение наших войск. В нескольких километрах западнее высоты несколько раз за сутки поднимался аэростат, с которого велось наблюдение на большую глубину за всей впереди лежащей местностью. По команде с аэростата указывались цели в расположении наших войск, открывался и корректировался артиллерийско-минометный огонь. Наши войска несли большие потери от точного огня неприятеля. У меня создалось впечатление, что никто из артиллеристов 8-й армии почему-то не стремился уничтожить ясно видимую и очень вредную цель.
После короткой рекогносцировки местности и предварительных наметок исходного положения для наступления я отпустил командиров частей в расположение своих полков, а с разведчиком и топографом решил еще раз понаблюдать за противником в стереотрубу с наблюдательного пункта командира 256-й дивизии, чтобы вчерне наметить план предстоящего боя. Надо сказать, что после того, как мы побывали в траншеях, занятых 256-й дивизией, и рекогносцировки противника нам стало совершенно ясно, что нашей дивизии придется не «развивать успех прорыва», а самым настоящим образом прорывать оборону хорошо закрепившихся на ранее оборудованных позициях немцев. Открытая, без единого кустика, песчаная местность играла на руку нашему врагу.
Мне хотелось расспросить командира дивизии о поведении противника, его огне и контратаках. Однако генерал Ф-в, плотный, с ярким румянцем на толстых щеках, пребывал в непонятном мне настроении. Я чувствовал неприязнь в его отношении ко мне. Казалось, надо бы радоваться, что подошла свежая дивизия продолжать начатый бой. Мне приходилось клещами вытаскивать из него каждое слово. Он не сказал ни одной законченной фразы, только лаконичные «да» или «нет» в ответ на все мои вопросы. Видимо, что-то было с ним не то, какой-то червь точил. Это было тем более странно, что, как правило, на фронте нового человека, с которым предстояло воевать бок о бок, встречали радушно.
В тот же день, чтобы немного передохнуть, я зашел на его НП в маленькую комнатушку, где за дощатой перегородкой сидел он сам и докладывал по телефону командующему армией. Он явно не слышал, как я вошел, и продолжал говорить очень громко, на ходу сочиняя небылицы о том, что его контратакуют десятки танков противника с батальоном пехоты и его части с трудом отбиваются. На самом деле вокруг была тишь да гладь. Позже я, кажется, понял, в чем было дело: ранее он докладывал, что его дивизия уже овладела высотой 40.4, но теперь вся ложь могла выйти наружу. Надо было как-то оправдываться. Верно говорят, что нигде так не врут, как на охоте и войне. С другой стороны, Ф-в пользовался тем, что штаб 8-й армии, видимо, не контролировал своих подчиненных.
