Цецилия Лазаревна указала свекрище на ее место.
– Садитесь. Но, прежде чем приступить к трапезе, поблагодарим Бога за сниспосланную нам пищу.
Кивнув, Розалия возвела руки к потолку и прохрипела:
– Спасибо, господи.
Цецилия побагровела:
– Я имела в виду молитву! – Она склонила голову и зашептала.
Все последовали ее примеру.
– Можно приступать, – возвестила Цецилия.
В помещении повисла долгая пауза. Никто не решался заговорить первым.
Розалия исподлобья наблюдала за матерью Леопольда, гадая, что бы такое сказать, дабы мамаша ее кавалера в мгновение ока воспылала к ней теплыми чувствами. Как назло, на ум ничего стоящего не приходило. Пауза затянулась слишком надолго.
Неожиданно Цицилия обратилась к свекрови:
– Когда Польди сказал, что его знакомую зовут Роза, я причислила вас к еврейкам.
– Мама, не начинай.
– Польди, не надо меня перебивать. Так вот, я подумала, что вы еврейка.
– Мне жаль, что я вас разочаровала, Цецилия Лазаревна, но поверьте, это не моя вина.
– Почему же вас назвали Розой?
– Моя мама любила розы, вот меня и нарекли Розочкой.
Сморщившись, Цецилия Лазаревна изрекла:
– У меня четверо сыновей. Четверо! И каждому я в свое время твердо заявила – ваши жены должны быть еврейками. К моему совету прислушались трое. Моему младшему, Ефиму, сорок восемь лет, он живет в Америке, у него там свой бизнес. В марте у Ефима родился третий сын. За будущее Ефима я полностью спокойна. Мой сын Соломон живет в Израиле, ему исполнилось пятьдесят четыре года, по профессии он врач. Соломон женат на Саре, и у них четверо очаровательных ребятишек. За Соломона я тоже не переживаю. Моего третьего сына зовут Вениамин, он с семьей – женой Идочкой и двумя дочерьми – живет в Киеве. Вениамину пятьдесят восемь лет, и он, как и его братья, может гордиться тем, что вовремя обзавелся женой, которая, в свою очередь, родила ему детей. Трое моих сыновей живут вполне счастливо, они выполнили свое предназначение на Земле, а вот Леопольд… Леопольд всегда отличался несносным характером. Он старался сделать все наперекор мне и отцу. В двадцать лет Польди собрался жениться на русской девушке, кажется, ее звали Марина.
– Елена, – вставил Леопольд Самуилович.
– Это уже не важно. Главное, что мы с мужем сумели достучаться до разума сына и тем самым уберегли его от совершения огромной ошибки. Но не прошло и десяти лет, как Польди привел в дом новую пассию, и, представьте себе, она тоже оказалась русской. Тогда я ему сказала: Польди, если ты хочешь, чтобы я умерла от сердечного приступа, женись на ней. Слава богу, он одумался. Но ненадолго. Польди еще дважды пытался жениться на русских, и каждый раз мне удавалось наставить сына на путь истинный. Сейчас моему сыну шестьдесят два года, и он опять, наплевав на все и вся, посмел привести в дом русскую. Что мне остается делать? – Цецилия Лазаревна посмотрела на Розалию.
Свекровь пожала плечами:
– Благословить сына на брак.
– Никогда! Никогда он не получит моего благословения. Пока я жива, Польди не вступит в брак с русской.
– А как вы себя чувствуете? Каковы прогнозы врачей, кардиограммка все еще в виде синусоиды?
– На здоровье не жалуюсь.
– Цецилия Лазаревна, вы ко мне несправедливы, я же практически еврейка. Честное слово. У меня подруга еврейка. Ката, скажи, я ведь не вру.
– Да, у Розалии Станиславовны подруга еврейка, ее зовут Ирма Моисеевна.
– Но Польди привел в дом не Ирму Моисеевну, а вашу свекровь.
– Мама, твоя рыба вне конкуренции, – вмешался в разговор Леопольд.
– Вы правы, – протянула Наталья. – Во рту тает.
– А по мне, так рыбешка суховата, – ляпнула Розалия.
Цицилия сузила глаза.
– Если я не ошибаюсь, вы ведь старше моего сына?
– Я? Старше?! Чтоб вы были здоровы до самого апокалипсиса! Я младше Леопольда. Намного младше!
– Сколько вам лет?
– Пятьдесят!
Цецилия Лазаревна приложила к губам салфетку и спросила:
– Ответьте предельно откровенно, по-вашему, я похожа на старую идиотку?
Розалия прищурилась.
– А можно, я подойду к вам поближе, мне отсюда плохо видно.
– Польди! Кого ты привел, эта женщина тебе решительно не подходит. Неужели ты не видишь, что вы из разных миров. Она… Она неестественная, я чувствую в ней фальшь.
Свекровь стукнула кулаком по столу.
– Хорошо! Я скажу вам правду. Но прежде чем озвучить свой истинный возраст, я хочу, чтобы вы знали, никогда прежде я не называла окружающим эту цифру. Я скрывала ее ото всех. Никто… Никогда… Вы будете первыми.
Наталья подалась вперед. Катарина, перестав жевать, отложила вилку в сторону. Даже Леопольд насторожился так, словно собирался услышать нечто экстраординарное. Розалия глубоко вздохнула и едва слышно молвила:
– Вы правы, Цецилия Лазаревна, мне далеко не пятьдесят. И я снимаю перед вами шляпу, вы оказались женщиной проницательной и наблюдательной. Что ж, меня загнали в угол, у меня нет другого выхода, придется рассекречиваться.
– Говорите уже, хватит предисловий.
– Как ни прискорбно это прозвучит, но совсем недавно мне исполнилось… Мне исполнилось… Исполнилось мне… Пятьдесят два года. Уф! Вот я и призналась. Просто камень с души свалился. Сразу стало легче дышать. Ой, я должна попить водички. Леопольд, плесни мне сочку, а то после откровений в горле пересохло.
Цецилия Лазаревна пошла пятнами.
– Польди, и на этой женщине ты собрался жениться? Такую спутницу жизни ты видел рядом с собой? Разве она может стать матерью твоих детей?
Розалия поперхнулась воздухом.
– Ну-у, это вы, пожалуй, загнули. Я, конечно, девушка молодая, но в ближайшее время рожать не собираюсь. Жалко портить фигуру.
– Вы слишком много врете, меня это жутко раздражает. Мне восемьдесят шесть лет, и я впервые сталкиваюсь с дамой, которая…
– Вам восемьдесят шесть? Не может быть! Выглядите намного моложе. Я бы дала вам не более восьмидесяти трех. Клянусь! Увлекаетесь лифтингом? Обкалываетесь ботоксом? А как относитесь к силикону?
Цецилия Лазаревна обратилась к сыну на иврите.
– Нет, мама, ты ошибаешься, – ответил Леопольд.
– А по-моему, я права.
Катке стало жаль Розалию. Откашлявшись, она произнесла:
– Цецилия Лазаревна, я понимаю, что вы желаете сыну добра, но согласитесь, Леопольд Самуилович уже достаточно зрелый человек, и он сам вправе решать, как и с кем ему делить кров.
– Прислушайся к словам Катарины, мама.
– Вы все хотите моей смерти.
