специальному фонду, который срочно создаст Ливанец; о возможности сделать израильское гражданство сотне-другой тысяч арабов и прочее в том же роде. Ливанец на все это легко и с энтузиазмом согласился и тоже начал рассказывать Ронену о придуманных нами проектах. В мыслях о теще я пропустил кусок перевода. И включился со средины, вздрогнув, как старая скаковая лошадь, на непонятно откуда возникшем слове «ипподром».
ЛИВАНЕЦ: …а еще я хотел бы, для легализации доходов, построить в районе Кейсарии ипподром. Это привлечет азартных людей. И сама идея — выращивать арабских скакунов в еврейских конюшнях должна многим понравиться.
РОНЕН (офигев): Ты уверен, что тебе дадут зайти так далеко?
ЛИВАНЕЦ (воодушевленно): Конечно! Кто-то же должен начать строить новый Ближний Восток!
Умница почесал кончик носа, поерзал и слегка виновато пояснил:
— Ну я же должен был его поразить! И он поразился, видите?
— Да не то слово, — кивнул я. — Тут ты круто прокололся, вундеркинд. С ипподромом. Видишь, Эфраим даже арабский почти не знает, а и то все понял.
— Я понял, что конец мой пришел, — признался Эфраим.
Ронен в кадре вдруг действительно стал задумчив. А Плоткин, помрачнев, начал торопливо отстегивать чемоданчик от запястья.
ЭФРАИМ (двигая чемоданчик в сторону Ливанца, на иврите): Приятно сознавать, что эти деньги будут вложены в фундамент новых деловых отношений.
РОНЕН (смотрит на Эфраима так, что тот перестает двигать чемоданчик; потом подозрительно смотрит на Ливанца): Эти идеи про ипподром и разведение арабских скакунов я уже слышал. От жены генерала. Вы что, знакомы?
На экране, почти синхронно, Ливанец пригладил волосы, а Плоткин ослабил узел галстука.
— Стоп! — потребовал Умница. Он страшно обрадовался и повернулся ко мне: — Видишь, он первый начал! Так вот почему ты, Боря, так некстати вломился. Я ведь только подал знак, что надо быть настороже. А Эфраим испугался и вызвал тебя, все видели?
Я молча включил видик, но переводить было почти нечего. Побледневший Ливанец буксовал на середине цветистого объяснения, что некоторые идеи носятся в воздухе и случайным образом сталкиваются, создавая калейдоскоп совпадений, когда за кадром раздался шум, а вслед за шумом возник я. Странно, все- таки. Я представлял себя спокойным и грозным, а выглядел взъерошенным и злым. С пистолетом в деснице и полицейским удостоверением в шуйце. За мной ввалились ухмыляющийся Санька и растерянный Михаэль, переваривающий информацию: «Спокойно, особый отдел полиции Израиля, операция скоординирована с Интерполом».
— Однако, подзавели мы с Мишкой тебя на входе, — хмыкнул незаметно вернувшийся Санька. — Аж пар из ушей идет. Если бы я Мишку не одернул, ты бы только через его труп прорвался.
Я нажал «стоп», и мы принялись пожирать Саньку любопытными взглядами.
— А чемодан где? — забеспокоился Умница.
— Сейчас все расскажу, — пообещал Санька, — а то как раз самый экшен начинается. Досмотрим, так?
Мы нехотя повернулись к телевизору.
Ливанец на экране устремил на меня светлый, радостный, полный надежды взгляд спасаемого.
— В этот момент ты, Умница, должен был не зырить на меня, а хватать чемодан с миллионами и линять, — осуждающе заметил я.
БОРЯ (направляя пистолет на Эфраима, орет): Всем не двигаться! Полиция Израиля! Отойти от чемодана!
ЭФРАИМ: Какая такая полиция Израиля? Это Москва! А ты — Барух, зять Наума! Засунь пистолет себе в жопу и вали отсюда!
Михаэль на экране явно на что-то решался. Можно легко представить — на что. Но Санька пошептал ему в ухо, и он слегка обмяк. То есть, сняв очки, продолжал следить за мной острым, как кинжал взглядом, но лицо у него стало тупое, как рукоятка этого кинжала.
БОРЯ (Эфраиму): Чемодан — сюда!
РОНЕН (Эфраиму): Кейс — сюда!
ЭФРАИМ (к небесам): И что я должен делать?
РОНЕН: Подумай о детях.
ЛИВАНЕЦ (робко, на неожиданно хорошем иврите): Э-э… Вообще-то это мой чемоданчик. Господа, зачем нам международный скандал?
БОРЯ (переводя пистолет на неуверенно двинувшегося к чемоданчику Ливанца): Куда? Назад!
— Зачем?! — вдруг возопил Умница. — Мутант! Зачем ты навел на меня дуло! Вот где настоящий прокол! Видишь?! Видишь, что из этого вышло?!
Плоткин на экране, с полным агрессивного вдохновения лицом, выхватил из кармана пистолет. И с воплем направил на меня.
ЭФРАИМ (целясь): Ненавижу!!!
Тут я себе даже понравился в роли шерифа. Судя по осмысленному выражению лица, я как-то мгновенно все оценил и, элегантно полуобернувшись, первым поразил Плоткина пулей точно в сердце. Плоткин захлебнулся собственным визгом и, загребя руками воздух, упал навзничь на мягкий ковер. Левая половина его груди обагрилась кровью.
Но торжество мое длилось недолго. Жалкую долю секунды. А потом я получил свою заслуженную пулю от Плоткинского телохранителя — Саньки. Эта пуля тоже попала прямо в сердце. Я умирал ничуть не хуже Плоткина. Руками не греб, не визжал, а просто упал навзничь на мягкий ковер, подкатив глаза. И левая половина моей груди окрасилась кровью того же оттенка.
Но еще хуже двух трупов выглядел на экране абсолютно деморализованный бледнолицый Ливанец. Он вжался в кресло и подзывал остановившимся взглядом злосчастный чемоданчик. Но сам не двигался.
Санька подошел к Плоткину и проверил пульс на шее. Судя по недовольной физиономии, пульса он не обнаружил.
САНЬКА (взволнованно): Хи из дед! Абсолютли дед! Вери мач блад! Летс ран эвей! Нау! Квикли! Мистер Ронен, гоу хоум!
— Тут я чуть не помер в самом деле, — хмыкнул Эфраим.
И действительно, труп Плоткина на экране, уже давно лишенный пульса, вдруг дернулся и издал предсмертный стон. Но этого никто не заметил, поскольку все были заняты. Ронен как раз пристегивал к своему запястью освободившийся чемоданчик. Санька объяснял Михаэлю, как и куда сваливать. Через несколько секунд на экране остались лишь слившийся с зеленоватой обивкой Ливанец, да два трупа.
Первым ожил я. И, глядя на вновь обретенный мир, обвинил Ливанца в утрате чемоданчика. Ливанец оскорбился и ответил невежливо. Пришлось и Эфраиму вернуться из небытия и попытаться нас примирить. Потом я пропал из кадра, поскольку ушел в кинорубку за кассетой.
Мы снова уставились на Саньку в ожидании продолжения. Но он не спешил. Неторопливо наполнил рюмки и произнес:
— За нашу антисемитскую победу! — и хитро уставился на меня, ожидая реакции.
Ну ясно было, что он имеет в виду. Поэтому я молча с ним чокнулся и выпил до дна. Пришлось Саньке слегка разочарованно продолжить:
— Ну вы же все там семиты — евреи, арабы. Значит, ваша маленькая мафия была семитская, а победа над ней — антисемитская. Так? — он заржал.
25. Зуб за зуб
Я сидел и тихо улыбался. Приятно было сознавать, что дело сделано, а представление продолжается. Теперь, после антракта, весь вечер на арене будет мой любимый клоун. Умница должен был вот-вот
