них возникла такая жесткая необходимость меня убить? Сначала я решил, что старики просто обтяпывают какие-то свои делишки. Ну, используют для этого связи. Нормально. Детей своих не хотят подставлять, или тех, кто им помогает… Ну что это может быть? Не гонят же они тоннами наркоту через границу. Скорее, могут оружием приторговывать. Сбывают в какие-нибудь третьи страны, например, и получают за это семь с половиной процентов.
Когда возник сценарий моей смерти и появился пояс шахида, я было подумал, что у стариков партнерские отношения с палестинцами. Но с другой стороны — какие у них могут быть связи с палестинцами. Скорее всего — старые друзья в спецслужбах, которые вполне могут организовать ликвидацию террориста таким затейливым способом. И дело сделать, и друзьям помочь. Это плохо. Значит, пасти меня будет не Хаим на тележке, не Фира, которая собъется с курса, увидев кондитерскую, а какой- нибудь профессиональный мальчик из ШАБАКа… ага, мальчик, с выбитым в детстве зубом… От дедушки с бабушкой я, может, и не ушел бы, а от волка из ШАБАКа или лисички оттуда же — уйду, потому что эти сумасшедшие старики абсолютно непредсказуемы, а профессионалов уже можно просчитать. Старик или старуха могут взорвать меня, испугавшись любой ерунды. А профессионал будет стремиться довести дело до конца и нажмет на взрыватель раньше времени только в самом крайнем случае. Значит, мелкие шалости мне простят, а это очень важно. Так что все наоборот — это не плохо, а даже очень хорошо.
Все выходило настолько непонятным, что ничего планировать заранее было невозможно. Только экспромт. Зато у меня возникла версия происходящего. Вряд ли старики решили бы меня убивать из-за мелкой партии оружия для какой-нибудь банановой республики. Тут должно быть что-то крупное, серьезное. Вроде той миллиардной сделки Израиля с Китаем, которую запретили американцы. Стоп, теща же в прошлый раз рассказывала о каком-то важном китайце, которому они с Наумом несколько дней показывали Израиль. А семь с половиной процентов — это семьдесят пять миллионов с каждого миллиарда. Действительно, большие деньги. Афера серьезная, но относительно безопасная, потому что осуществляется при неявной поддержке государственных структур. Ведь у Израиля, из-за насильственно прерванной сделки, возникли большие дипломатические проблемы с Китаем. Так почему бы их не уладить, сделав неофициально то, что невозможно сделать официально? Очень даже патриотичный поступок. Вполне в духе Наума и всей этой немолодой гвардии. Да и приработок к пенсии неплохой. Похоже, вполне похоже. Сейчас и проверим.
— А еще у меня есть предсмертное желание, — сказал я проникновенно.
— Какое? — обрадовался Хаим. — Я догадываюсь, какое желание может быть перед смертью у сына Наума! Ах-ха-ха-ха! — он погрозил мне пальчиком и подмигнул. — Я угадал?
— Проще. Совсем мелкое. Я хочу нарисовать на груди любимый иероглиф.
— Ах-ха-ха-ха! На чьей груди?
Наум испытующе посмотрел на меня:
— Никаких письменных собщений. В любой форме.
Шай подергал мой пояс, проверяя надежно ли закреплен. И молвил:
— Не надо выпендриваться. Наши восточные друзья не поймут подобной экстравагантности… Тебе не давит? Дышать удобно?
— Замечательно, спасибо, — вежливо осклабился я. Может оно и хорошо, что я не доживу до этого возраста.
Наум развязал мне ноги и мы сели за тот самый дубовый стол. Я начал ощущать себя исполнителем главной роли. Руки, сведенные за спиной, онемели окончательно.
— Иероглиф он решил рисовать! — пробурчал себе под нос Шай. — Мальчишка!
Значит, все-таки, китайцы. Надо же, как все просто и как все невероятно. И глупо. А «Наумовы подделки», о которых говорил Хаим, это наверняка какие-нибудь части, которые они не выносят с военных заводов, а клепают кустарно, не исключено, что еще и где-нибудь в Газе.
Наум сунул мне в карман мобильный телефон:
— Не пытайся по нему звонить. Это модель для детей, без карточки, только принимает звонки. Он должен быть все время включен. Неотвеченный звонок — взрыв. Нечеткое исполнение указания — взрыв. На поясе детекторы, при попытке снять раньше срока — взрыв. Понятно?
— Что тут может быть непонятного? «Шаг в сторону считается побегом.»
Наум неожиданно обиделся:
— Все-таки, правильно про тебя Софа говорит.
— А что она про меня говорит? Честное слово, никому не расскажу. Унесу эту тайну с собой в могилу.
— Рассказывала, как тяжело ей было двадцать лет жить под одной крышей с человеком, который разговаривает с теми, кто старше, так, словно они его приятели-собутыльники.
— Аминь. Жаль, что не поговорим после того, как ты проживешь с ней двадцать лет под одной крышей.
— Мне тоже жаль, Боря. Правда, жаль. Ну, пошли…
— А я что, должен умирать в собственных наручниках? — выложил я свой главный козырь.
— Нет, конечно. Ты сам поведешь свою машину до нужного места. Где ключи, я открою наручники.
— Ты же отдал их Хаиму, — мстительно соврал я. Ключи лежали у меня в заднем кармане.
Наум обернулся к Хаиму. Тот испуганно зашарил по карманам, потом лицо у него прояснилось:
— А я не брал. Ты мне ключи протянул, а я их не взял. И тогда ты отдал их… Шаю! Шай! Где ключи от мальчика?
Наум вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Шай проверил свои карманы и сообщил:
— Если не найдем ключи, у него кровообращение нарушится. Может кончиться трофическими язвами. Страшная болезнь. Только ты, Наум, в последний момент передумал отдавать мне ключи и забрал их себе.
Наум молча стал себя обыскивать. Я пялился в окно. До заката было еще далеко. Ветераны мерялись склерозами. Ривка смотрела на меня. Потом подошла, обшмонала, вытащила ключик из моего заднего кармана и швырнула на стол. Было видно, что теперь Наум обиделся на меня уже всерьез. Он молча расстегнул наручники и отконвоировал меня к моей машине.
Генерал выгреб из «бардачка» и прочих машинных пазух все, что там было, сложил в пакет. Потом проверил багажник. Тоже что-то выкинул. Не профессионал. Пустой «бардачок» может вызвать подозрения.
— Все. Давай, Боря, садись. Садись и катись. Ривка будет говорить — куда.
Неужели меня действительно «поведет» эта старуха? Худшее, что могло случиться после того, что уже случилось.
Ривка стояла, прислонившись к красному «БМВ» и, искоса на меня поглядывая, с ленивой грацией натягивала на костлявые подагрические руки кожаные перчатки без пальцев, все в дырочках и заклепках. Теперь, вместо сигары, в углу ее рта тлела длинная тонкая пахитоска. Точно как у моей тещи. Я отчетливо понял, что шансы убывают на глазах.
Я сел за руль. Тут же зазвонил мобильник, и старуха выкрикнула по-русски, с отвратительным акцентом:
— Поехальиии!
Я посмотрел в зеркальце заднего обзора. Так и есть, рыжая Ривка еще и издевательски махнула рукой. А я и не знал, что Гагарин был так популярен в Израиле.
Вела она меня грамотно. Не отставала, не давала никому встрять между. Но и дистанцию выдерживала, а жаль, я уже размечтался, как резко тормозну, и как все славно получится. Она даже не побоялась поехать через город, четко и заранее, как учитель вождения, командовала куда сворачивать.
Я старался отвечать ей помедленнее, нарочито напоказ держа мобильник. Ведь это был мой основной шанс! За разговор по телефону при вождении положен большой штраф, причем положен тут же, на месте — остановить машину с болтающим по мобиле наглецом и оштрафовать по всей морде. Когда мне навстречу проехала полицейская машина, я вскинул мобильник к уху и даже встретился глазами с водителем, который только возмущенно покачал головой и покрутил пальцем у виска. Проклятая форма! Проклятая
