его великого друга, он защищал и оберегал имя и литературное наследие автора «Капитала».
Третий том «Капитала» отнял у Энгельса много времени, он трудился над рукописью около 10 лет, дописывая незаконченные главы, обновляя устаревшие данные, развивая мысли Маркса, порой оставленные лишь в контурах. Если второй том имел несколько вариантов рукописей, среди них одну более или менее завершенную, то в третьем томе часть глав была лишь намечена или названа, другие состояли из набросков и выписок. Чтобы дописать или заново создать такую главу, Энгельсу приходилось надолго погружаться в работу, изучать весь вопрос заново, стараясь следовать не только за мыслью Маркса, но и за его пером, стилем.
Большой интерес для марксистской политической экономии представляют написанные Энгельсом «Дополнения к третьему тому «Капитала», состоящие из двух работ: первая — «Закон стоимости и норма прибыли», вторая — «Биржа».
Энгельс верил, что ему удастся подготовить к печати еще и четвертый, заключительный том «Капитала», книгу должны были составить рукописи Маркса, известные под общим названием «Теории прибавочной стоимости»[30]. Однако Энгельсу не суждено было выполнить эту работу, так же как не довелось ему осуществить свою мечту — написать подробную биографию друга. Остались невыполненными и другие замыслы Энгельса.
Выход в свет третьего тома «Капитала» был большим праздником для огромного отряда революционеров-марксистов.
Энгельс в небольшой статье, в которой он оповещал читателей газеты «Форвертс» о предстоящем выходе в свет новой книги Маркса, так коротко сформулировал содержание великой научной трилогии:
«Третий том «Капитала» Маркса находится в настоящее время в печати и, надо надеяться, выйдет в свет не позднее сентября текущего года. Содержание этого долгожданного третьего тома завершит теоретическую часть всего труда, и тогда останется еще ожидать только последнего, четвертого тома, который содержит историко-критический обзор теорий прибавочной стоимости В первом томе было показано, как капиталист выколачивает прибавочную стоимость из рабочего, а во втором — как эта первоначально заключенная в товаре прибавочная стоимость реализуется в деньгах. Таким образом, в первых двух томах речь шла о прибавочной стоимости, пока она находится в руках ее первого присвоителя, промышленного капиталиста; но в руках этого первого присвоителя она остается лишь частично; в дальнейшем она распределяется между различными заинтересованными лицами в форме торговой прибыли, предпринимательского дохода, процента, земельной ренты; законы распределения прибавочной стоимости и излагаются в третьем томе. Но производством, обращением и распределением прибавочной стоимости заканчивается весь ее жизненный путь, и больше о ней говорить нечего. Кроме общих законов капиталистической нормы прибыли, в этом томе исследуются: торговый капитал, капитал, приносящий проценты, кредит и банки, земельная рента и земельная собственность — вопросы, которыми вместе с темами, разработанными в двух первых томах, исчерпывается обещанная в заглавии «Критика политической экономии».
«Наша теория, — писал он, — это теория развития, а не догма, которую надо выучить наизусть и механически повторять». Будучи выдающимся диалектиком и пользуясь марксистской теорией как методом, а не как таблицей элементов Менделеева, Энгельс многое предвидел в развитии истории, он пришел к выводу, что революция «представляет собой многолетний процесс развития масс в условиях, которые способствуют его ускорению». Энгельс предсказал многое в развитии капиталистических армий, с исключительной прозорливостью характеризовал масштабы и возможные результаты будущих военных схваток между армиями. Он пророчески предвидел, что, если война будет развязана, она в конечном счете приведет к крушению эксплуататорского строя. «Если война разразится, она явится окончательным крахом классового государства — политическим, военным, экономическим… и моральным».
Нисколько не сомневаясь в том, что такая война способствовала бы освобождению рабочего класса, Энгельс тем не менее считал военную бойню огромным несчастьем для трудящихся. Он утверждал, что время и без войны работает на пролетарскую революцию, он не раз говорил, что пролетариат заинтересован в том, чтобы победа над капитализмом была одержана с наименьшими жертвами.
«Наша борьба, — писал Энгельс Шлютеру в 1887 г., — это осадная война, и до тех пор, пока линии окопов продвигаются все дальше, дело идет хорошо. Теперь мы приближаемся уже ко второй линии, где сможем установить демонтирные батареи и заставить неприятельские орудия замолчать; а когда мы сделаем это, то, если только осажденных не выручит на время мировая война, мы сумеем определить момент, когда нам всего удобнее будет установить на гласисе осадные батареи, пробить брешь и броситься в атаку. А до тех пор медленное, спокойное продолжение осадных работ является вернейшей гарантией против преждевременных атак и ненужных жертв».
Энгельс считал также важной предпосылкой победы привлечение на сторону пролетариата солдат и крестьян. Он говорил о необходимости бросить революционный факел в среду сельскохозяйственных поденщиков.
В 1894 году Энгельс ополчился против французских и немецких оппортунистов, настаивавших на необходимости охранять крестьянскую собственность от неизбежной гибели в условиях капитализма вместо того, чтобы разъяснить крестьянам историческую неизбежность и выгодность перехода к общественному хозяйствованию, которое становится возможным лишь после победы пролетарской революции. Люди, желающие сохранить навеки мелкое крестьянское хозяйство, «стремятся — по мнению Энгельса — к экономически невозможному, жертвуют принципом, впадают в реакционность». Свои взгляды на судьбы деревни Энгельс изложил в большой статье, опубликованной в «Новом времени» в 1894 году, озаглавленной «Крестьянский вопрос во Франции и Германии». Он критикует Нантскую программу французских социалистов, обещавшую увековечить крестьянскую собственность, «…капиталистическое крупное производство, — писал Энгельс, — …раздавит их бессильное, устарелое, мелкое производство, как железнодорожный поезд — ручную тачку».
Энгельс говорит о крестьянстве как огромной производственной и политической силе повсеместно «от Ирландии до Сицилии, от Андалузии до России и Болгарии»; он подчеркивает, что апатия крестьян, их изолированность ведут к тому, что деревня зачастую служит опорой «парламентской коррупции в Париже и в Риме», опорой царского деспотизма. Капитализм, однако, перерезал «жизненный нерв у мелкого производства в сельском хозяйстве, и это мелкое производство гибнет и приходит в упадок неудержимо…». Энгельс призывает социалистов вести агитационную работу в деревне, стать там силой, помнить, что крестьяне не однородная масса, что сельское население состоит из весьма различных составных частей, которые, в свою очередь, разнятся еще по отдельным местностям. Он намечает тактику рабочих партий до и после захвата власти по отношению к мелкому, среднему, крупному крестьянству, а также к большим имениям и латифундиям. Не загадывая ничего вперед о конкретных формах перевода мелкого хозяйства на рельсы социалистического земледелия, Энгельс, однако, довольно верно предсказал общие, основные черты этого процесса:
«Каково же наше отношение к мелкому крестьянству? И как должны мы с ним поступить в тот день, когда в наши руки попадет государственная власть?..
…очевидно, что, обладая государственной властью, мы и не подумаем о том, чтобы насильно экспроприировать мелких крестьян (с вознаграждением или нет, это безразлично), как это мы вынуждены сделать с крупными землевладельцами. Наша задача по отношению к мелким крестьянам состоит прежде всего в том, чтобы их частное производство, их собственность перевести в товарищескую, но не насильно, а посредством примера, предлагая общественную помощь для этой цели. И тогда у нас, конечно, будет достаточно средств, чтобы показать мелкому крестьянину выгоды, которые ему должны бы быть ясны уже и теперь».
Энгельса всегда влекло к себе море, и он пожелал, чтобы после его смерти горстка пепла, оставшаяся после кремации, собранная в урну, была погружена в морскую пучину у треугольной, печальной, как надгробье, скалы в Истборне. Эту свою волю и другие дополнения к завещанию он выразил в письме от 14 ноября 1894 года:
«Душеприказчикам, поименованным в моем завещании.
Следующие строки написаны в дополнение и разъяснение к моему завещанию. Они выражают только мои пожелания и ни в коей мере не должны связывать моих душеприказчиков юридически…
