корреспондентскому комитету. На столе, где он писал, господствовал всегда образцовый порядок: стопками лежали книги и бумаги, которые следовало прочесть, и материалы для начатой статьи. Усаживаясь за письма в Брюссель, Фридрих радовался тому, что он как бы мысленно преодолевает расстояние и приближается к самым близким ему людям. Он все больше и больше привязывался к Марксу. У него вошло в привычку в частных письмах делиться с ним мыслями, планами и всем, что происходило в его личной жизни.
Но в сообщениях Брюссельскому коммунистическому корреспондентскому комитету Энгельс писал только то, что происходило в рабочем и коммунистическом движении Парижа.
«…Я пришел в ярость по поводу вечного повторения моими противниками одних и тех же аргументов и прямо напал на этих филистеров, что вызвало большое возмущение среди грюнианцев, но чем вырвал у благородного Эйзермана открытые возражения против коммунизма… — писал он однажды в Брюссель. — …Теперь я ухватился за данный мне Эйзерманом предлог — нападки на коммунизм, — тем более что Грюн не переставая вел интриги, бегал по мастерским, по воскресеньям приглашал публику к себе и т.д. и т.д., и в воскресенье после… заседания сам совершил безграничную глупость и в присутствии восьми или десяти филистеров стал нападать на коммунизм. Я заявил тогда, что раньше, чем я соглашусь на дальнейшую дискуссию, следует проголосовать, собираемся ли мы здесь как коммунисты или нет… Впрочем, они хотели бы прежде всего знать, что, собственно, такое коммунизм… Я дал им в высшей степени простое определение…
…Я … определил намерения коммунистов так:
1. отстаивание интересов пролетариев в противоположность интересам буржуа;
2. достижение этого посредством отмены частной собственности и замены ее общностью имуществ;
3. признание, что для проведения этих целей нет никакого другого средства, кроме насильственной демократической революции. Дискуссию об этом мы вели два вечера… Когда дело дошло до голосования, собрание было объявлено коммунистическим в смысле вышеупомянутого определения — 13-ю голосами против 2, оставшихся верными грюнианцам, из которых один потом заявил, что он имеет величайшее желание перейти к коммунизму».
Перечисляя тех, среди которых ему приходится выступать в Париже, Энгельс упоминает ремесленников:
«Если бы можно было собираться открыто, у нас скоро было бы больше ста человек одних столяров. Из портных я знаю только нескольких, которые также приходят на собрания столяров…
С ремесленниками здесь я думаю столковаться… Конкуренции между ними нет никакой. Плата стоит всегда на одном и том же уровне…»
Однако собираться открыто в Париже, особенно в эту напряженную предреволюционную пору, было невозможно. Никогда еще не кишели окраины таким количеством шпионов. Полиция преследовала всякие собрания, и немецкие изгнанники сходились по десять-двадцать человек под видом пирующих в кабачках и трактирах, стараясь не вызвать ничьих подозрений.
Брюссельские коммунисты были тесно связаны с революционной фракцией чартистов. Редактором чартистской газеты «Северная звезда» в Лондоне был радикальный демократ Джордж Юлиан Гарни, называвший себя Маратом. Он, а также Эрнест Джонс, долгое время живший в Германии и свободно владевший немецким языком, оказывали заметное влияние на революционную борьбу.
На заседаниях Брюссельского коммунистического корреспондентского комитета обсуждались вопросы социалистического движения не только Германии, но и Франции и Англии. В июле в связи с победой на выборах в палату общин любимца английских рабочих О’Коннора Маркс и Энгельс приветствовали его и всех чартистов с замечательным успехом.
Зимой 1847 года Иосиф Молль, врожденный дипломат, знавший людей не хуже, чем каждую мельчайшую деталь часов, которые чинил с удивительным терпением, пересек Ла-Манш и прибыл в Брюссель. В первый же вечер после приезда он встретился с тремя членами Брюссельского комитета — Марксом, Вольфом и Жиго.
— Мы раздумывали, — медленно, степенно говорил им Иосиф Молль, человек среднего роста, но атлетической внешности, — откуда могут доктора наук, белоручки, никогда не знавшие нашей нужды, почувствовать, какая мозоль болит у рабочего? Да и вы ведь тоже относились к нам с недоверием. Мы казались кое-кому только бродячими подмастерьями. Верно, мы бродили в поисках хлеба насущного и истины. Англия и борьба чартистов многому учит рабочего, кто бы он ни был, хоть немец, хоть американец. Мы читаем то, что рассылает Коммунистический корреспондентский комитет, изучаем ваши статьи, мноюму научились у вас и предлагаем вам вступить в наш союз, так как разделяем все ваши научные взгляды. Мы хотим отныне работать и бороться за коммунизм вместе. Я говорю не от себя, а от членов нашего союза в Англии. Вот моя доверенность.
Молль подал лист добротной бумаги, на котором красивым, четким почерком Карл Шаппер писал:
«Коммунистическому корреспондентскому комитету в Брюсселе. Подписавшиеся члены Лондонского корреспондентского комитета предоставляют Иосифу Моллю полномочия и поручения от их имени вступить в переговоры с Коммунистическим корреспондентским комитетом в Брюсселе и дать устный отчет о положении наших дел. Одновременно просим Брюссельский комитет доверить гражданину Моллю, который является членом здешнего комитета, переговоры по вопросам любой серьезности и сообщить все, что касается Лондонского комитета».
Документ был датирован 20 января 1847 года и подписан, кроме Шаппера, еще четырьмя членами союза.
В последующих переговорах с Марксом все сомнения Молля окончательно рассеялись, и он продолжал настойчиво уговаривать членов Брюссельского комитета вступить в «Союз справедливых». При этом он рассказал, что Центральный комитет союза решил созвать конгресс, на котором будет оглашен особый манифест. В нем взгляды, отстаиваемые Марксом и Энгельсом, должны быть провозглашены как учение всего союза. Но ведь могут быть и возражения у наиболее отсталых и косных людей, и именно поэтому необходимы союзу такие опытные и хорошо вооруженные теорией бойцы, как Карл и Фридрих.
— Без вас нам трудно будет положить некоторых наших старых путаников на обе лопатки и заставить их задуматься. Мы отошли от утопических учений и будем строго придерживаться научного коммунизма, — сказал Молль. — Вы и Энгельс поможете нам. Есть у нас неплохие парни, бойцы, настоящие пролетарии, но за прошлые годы нагромоздилось столько всяких теорий, что у них в голове хаос. А терять их, отбрасывать нельзя. Если в союзе будут такие, как вы, мы сомневающихся парней легко выведем на прямую коммунистическую дорогу.
Из Брюсселя Молль поехал в Париж к Энгельсу.
Вскоре Маркс, Энгельс, Вольф и многие другие их единомышленники приняли предложение «Союза справедливых» и стали его членами.
Летом 1847 года в Лондоне состоялся конгресс «Союза справедливых». Маркс не смог поехать из-за отсутствия денег. От Брюссельского комитета в Англию отправился Вольф, от Парижского — Энгельс.
На конгрессе был принят временный устав, переданный затем на обсуждение отдельных комитетов
для окончательного утверждения. «Союз справедливых» по предложению Маркса и Энгельса переименовали в Союз коммунистов.
Он ставил перед собой великую цель — свержение власти буржуазии, установление господства пролетариата, образование нового общества — без классов и без частной собственности.
Прежний лозунг «Все люди — братья» был заменен. Новый призыв впервые появился ранней весной 1847 года в первом номере «Коммунистического журнала». Он гласил: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Заседания конгресса проходили бурно. Среди лондонских коммунистов были приверженцы французского утописта Кабе, мечтавшие уехать в Америку и основать там сказочную страну Икарию. Проект Кабе был отклонен.