того, чтобы заставить рабочих, своих союзников по борьбе, вернуться в их прежнее, угнетенное положение…
Далекие от мысли произвести переворот во всем обществе в интересах революционных пролетариев, демократические мелкие буржуа стремятся к такому изменению общественных порядков, которое сделало бы для них по возможности более сносным и удобным существующее общество…
Прочитав большой абзац о вреде объединения с мелкобуржуазными демократами, Энгельс повысил голос, окинул всех и особенно Виллиха строгим взглядом и продолжал:
— Наши задачи заключаются в том, чтобы сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут устранены от господства, пока пролетариат не завоюет государственной власти.
Энгельс читал все громче, подчеркивая слова и делая внушительные паузы:
— Вместо того, чтобы еще раз опуститься до роли хора, одобрительно рукоплещущего буржуазным демократам, рабочие и прежде всего Союз должны добиваться того, чтобы наряду с официальными демократами создать самостоятельную тайную и открытую организацию рабочей партии и превратить каждую свою общину в центр и ядро рабочих союзов, в которых позиция и интересы пролетариата могли бы обсуждаться независимо от буржуазных влияний…
Но для своей конечной победы они сами больше всего сделают тем, что уяснят себе свои классовые интересы, займут как можно скорее свою самостоятельную партийную позицию…
Когда документ был одобрен, члены Центрального комитета Союза решили послать своим эмиссаром в Германию Генриха Бауэра.
Обращение помогло ему с успехом выполнить трудную и опасную миссию. Три месяца спустя во втором письме к членам Союза Центральный комитет извещал, что созданы руководящие центры в Гамбурге, Шверине, Бреславле, Лейпциге, Нюрнберге и Кёльне.
Бауэру удалось восстановить связь с некоторыми прежними коммунистическими группами и приобрести большое влияние на остатки пока еще уцелевших союзов рабочих, крестьян, батраков, а также гимназических организаций. К Союзу коммунистов примкнули некоторые члены «Рабочего братства». Объезжавший в это время Германию по поручению швейцарской организации немецких эмигрантов некий Карл Шурц, информируя Цюрих, писал, что Союз коммунистов «привлек к себе все пригодные силы».
Энгельс сообщил Марксу, что в Лондон приехал Бартелеми. Он бежал до суда из тюрьмы Бель-Иль- ан-Мер, где находился в камере рядом с Бланки.
Бартелеми? Что же, этот мрачный парень снова бредит террором? Боюсь, если он не образумится, то бессмысленно сложит голову на плахе.
— Как показали июньские дни, он превосходный, испытанный баррикадный боец.
— Скорее заговорщик по профессии. Он легко может стать орудием любой провокации. Тем не менее он, видимо, честен в своих заблуждениях и отчаянно смел. Надо попытаться вернуть ему голову.
У Бартелеми были звучный, проникновенный голос и манеры светского человека, умеющего держать себя с достоинством в любом обществе Односторонняя логика, упорство фанатика не могли не действовать на слушателей. Спорить с ним было почти невозможно.
— Мы должны сделать все, чтобы революция не была снова украдена из наших рук, — говорил он слушателям. — Враг среди нас, в нашей семье. Его надо искать повсюду. Он прикидывается другом. Будем бить друзей насмерть, если они подозрительны. Я клянусь уничтожить вот этими руками диктатора буржуазии, предателя из предателей, одного из тех, кто объявлял себя другом нашим, — Ледрю- Роллена.
Вскоре после приезда в Англию Бартелеми встретился с Марксом и Энгельсом.
— Я знаю наперед все, что вы оба мне скажете, — начал Бартелеми раздраженно. — Но мы никогда, как это ни жаль, не поймем, видимо, друг друга. Напрасный труд уговаривать меня. Мы с вами люди одной идеи, но разных методов ее осуществления
Саркастические линии в уголках губ Маркса, четко обозначившиеся за последние годы, стали резче.
— Вам, Бартелеми, всегда были нужны революционные приключения, экспромты. Вы хотите жить и бороться вне времени и пространства, без понимания исторических и экономических условий. Вы неизбежно обанкротитесь. Нельзя пренебрегать всем тем, что определяет исход борьбы и победу.
— Победу, — сказал Бартелеми, — определяют порох, вовремя взорвавшаяся бомба, пуля, пробившая насмерть преступную голову.
Карл грузно подался вперед и облокотился на стол руками, пристально глядя в черные глаза говорившего.
— Феодализм и нынешний буржуазный строй — это тысячеглавые гидры, — произнес он сурово. — Уничтожьте одну голову, взамен тотчас же вырастут тысячи новых. Нужно быть умалишенным или одержимым, чтобы отрицать законы, движущие обществом. Ваши заговоры, адские машины, пистолеты — это роковое недомыслие.
— Если идти за вами, то никогда не дойдешь до победной революции, — огрызнулся Бартелеми.
— Других дорог нет. Не мы их выдумали. Вы не остановите течения событий, — вмешался в разговор Энгельс. — Вы много старше нас, Эмануэль, и петушиный задор вам не к лицу. Обуздайте свой опасный темперамент и примитесь за организацию революционных рабочих.
— Занимайтесь этим вы, мое дело повернуть течение истории так, как это нужно нам.
— Напрасные старания. История не рычаг, которым вы, механики, управляете в совершенстве. Она отбросит и раздавит вас без пощады, — сказал Маркс. Чувство досады и острого раздражения против казавшегося ему неумным пожилого человека улеглось, сменившись чем-то похожим на сострадание.
До позднего вечера то затихал, то разгорался спор Маркса и Энгельса с нетерпимым проповедником терроризма. Было совсем уже темно, когда все трое вышли на улицу. Энгельс проводил до омнибуса Карла и Бартелеми. Едва они вышли из дому, за ними увязалось несколько шпиков. Завидев плотного широкоплечего Маркса, по-военному прямого Энгельса, долговязого Бартелеми, они устремились за ними, словно рыбы- прилипалы, шныряющие подле могучих обитателей океана.
— Бартелеми, как я и думал, фразер, — сказал Карл жестко, когда остался наедине с Фридрихом. Слово «фразер» было одним из самых уничтожающих в его лексиконе. С людьми, которых Маркс считал празднословами, он не хотел иметь никакого дела.
В омнибусе, кафе, читальне Карл уже много раз замечал пухленького господина с плоским бледным лицом, покрытым веснушками. Запомнились не только его физиономия в крапинку, но и редингот, обтягивающий большой живот, и маленькая рыжая шляпа пирожком.
У Энгельса также был свой «хвост», как Виллих называл полицейских шпиков. И Маркс и Энгельс относились к полицейскому наблюдению с ироническим спокойствием.
Маркс заканчивал книгу о классовой борьбе во Франции. Энгельс работал над историей крестьянской войны в Германии. Он анализировал причины, ход и итоги великого антифеодального восстания крестьянства в 1525 году. Несмотря на то, что Фридрих воскрешал далекое прошлое своей родины, в книге его звучали громовые раскаты современности.
Энгельс объяснил значение крестьянства в классовой борьбе. Он доказал необходимость для революционного пролетариата добиваться руководства крестьянством. Причины поражения крестьянского восстания в Германии в 1525 году крылись, по его мнению, в предательстве бюргеров — предшественников современной буржуазии — ив политической раздробленности страны.
Воскрешая грозные характеры бойцов Великой крестьянской войны, Энгельс писал о том времени, когда Германия выдвигала выдающиеся личности, равные лучшим революционным деятелям истории всех веков.
Немецкий народ проявил в ту войну могучую выдержку, развил великую энергию, и у немецких крестьян и плебеев зародились тогда идеи, которые приводят и поныне в содрогание потомков бюргеров. На образах людей того времени и выводах о классовой борьбе XVI века Энгельс показал сущность революционных боев 1848 и 1849 годов.
Хэмптон-корт, расположенный неподалеку от Лондона, считается одним из живописнейших мест Англии. Негустые леса и луга примыкают к запущенному строгому парку угрюмого замка Генриха VIII.
