поддерживался воинственный дух в постоянно враждебном окружении.
Говоря о политических дуэлях, необходимо упомянуть и об „общественно-политических“ (назовем их так). Когда П. Я. Чаадаев опубликовал свое знаменитое первое „Философическое письмо“ (в 15-м номере „Телескопа“ за 1836 год), „студенты московского университета приходили к своему начальству с изъявлением желания оружием вступиться за оскорбленную Россию и преломить в честь ее копье <…>, граф Строганов, тогдашний попечитель, их успокаивал“ {69, с. 100}. Н. М. Языков, после того как написал свое знаменитое стихотворение „К не нашим“, получил картель, однако дуэль также не состоялась.
А вот еще похожий случай: „В это время[23] чиновник канцелярии гр. Каподистрия, близкий его сердцу по своему восточному происхождению, равно как и по религиозным и политическим убеждениям,[24] составил для императора Александра меморию о враждебном направлении всех университетов, упрекая их в безбожии и в духе противления всякой предержащей власти, установленной Богом. По приказанию нашего государя „Записка“ Стурдзы на французском языке напечатана была только для одних государей и членов Аахенского конгресса. Немногие ее экземпляры выкрадены были из типографии либералами и пущены в ход между студентами. Те из них, которые узнали настоящее имя автора, вызывали на дуэль Стурдзу, долго его преследовали и отыскивали по отелям на его возвратном пути в Россию <…>. Другие студенты прирейнских университетов наклепали составление этой „Записки“ на старика Коцебу“ {151, т. 2, с. 153}.
В чем-то сходна и общественная реакция на смерть Пушкина. Нам известны имена людей, желавших отмстить Дантесу: секундант Пушкина, его лицейский приятель К. К. Данзас; брат поэта Лев Сергеевич; Адам Мицкевич и оказавшийся в такой хорошей компании некто Баранов, „натура горячая и необузданная“, который „вызывался ехать в Петербург и драться с Дантесом, а если бы он отказался, отстегать его хлыстом“ {777, т. 1, с. 9}. Ни одно из этих намерений, как известно, не осуществилось. Да и не удивительно, ибо главным в данном случае, как и во всех подобных, был вызов, а не поединок.
Другой» сферой, в которой возникали ссоры, приводившие к дуэлям, была сфера служебная. Если политикой в России занимались немногие, то служили практически все. Служили по-разному: кто ради денег, кто ради чинов, кто «Царю и Отечеству», кто за компанию, не имея воображения и сил пойти поперек традиции, или, по выражению Д. Н. Свербеева, чтобы «выслужить себе хоть какой-нибудь чинишко, чтобы не подписываться недорослем» {757, т. 2, с. 232}. Различное отношение к службе — разная степень остроты восприятия того, что на службе происходит. Для одних служба была более или менее необходимой обузой или раздражающей деталью, для других она являлась действительно полем деятельности, и усомниться в их добросовестности значило задеть их честь.
Служебные столкновения, даже если они серьезно воспринимались их участниками, далеко не всегда могли привести к дуэли. Они предполагали, в первую очередь, официальный выход из ситуации — жалобу по команде и т. п. Чаще всего подобные столкновения происходили между людьми, стоящими на разных ступенях служебной лестницы, — между начальниками и подчиненными. Вызов на дуэль, оскорбление командира — это уже не дело чести, это бунт! Тут уже нельзя было рассчитывать на традиционные месяц крепости или разжалование с выслугой, тут грозила каторга не на словах, а на деле — так что должны были возникнуть особые причины, особая острота конфликта. Немного позднее мы подробнее остановимся на этой ситуации.
Но были и случаи столкновения равных, заканчивающиеся дуэлями.
Александр I запретил караулам проходить через Летний сад, чтобы не пугать имевшую привычку прогуливаться там императрицу Елизавету Алексеевну. Ротмистр кавалергардского полка H. H. Шеншин однажды пошел проверить, как выполняется этот запрет, и увидел штаб-ротмистра Авдулина, который вел караул по одной из аллей. Шеншин сделал ему замечание, тот возразил, офицеры наговорили друг другу грубостей. Дуэль произошла в самом начале мая 1811 года, и блюститель покоя императрицы был убит, а его соперник, по неизвестным нам причинам (наверное, сыграли роль какие-то связи или придворные интриги), не был наказан и продолжил службу {149, с. 110–111}. Подобных случаев было довольно много. В манеже и в походном строю, в ресторане и в офицерском собрании, за картами и за жженкой, в мундире и в халате — офицеры равно легко ссорились и хватались за оружие.
Ссоры вспыхивали не только между поручиками и ротмистрами, но и между генералами.
В конце 1807 года из-за разногласий с князем П. И. Багратионом и графом П. X. Витгенштейном был отставлен граф И. О. Витт. Он настолько обиделся на своих «недругов», что потребовался специальный высочайший рескрипт, предписывавший присматривать за Виттом, чтобы не допустить дуэли. Впрочем, по слухам, дуэль все-таки состоялась, и Витт срочно, не дожидаясь заграничного паспорта, уехал в Европу {149, с. 448–449}.
Сложился даже определенный стереотип: два военачальника, претендующие на первенство в армии или отряде, не выносят друг друга, и их отношения балансируют на грани дуэли, а могут и перейти за эту грань. Традиция эта сохранилась до конца века, и в 1898 году в Порт-Артуре дрались на дуэли генерал- лейтенанты Фок и Смирнов; причиной были разногласия по вопросу организации обороны города и порта. Дуэль прошла с соблюдением всех формальностей ритуала — порукой этом) служит участие в ней в качестве старшего посредника известного автора многих статей о дуэли Л. А. Киреева; впрочем, потребовалось всего несколько лет, чтобы убедиться в том, что Порт-Артуру эта дуэль не помогла.
Вот еще одна, немного загадочная история. В 1808 году в Финляндии пересеклись пути генерал- лейтенанта Николая Алексеевича Тучкова и генерал-майора князя Михаила Петровича Долгорукого. Последний был младшим братом князя Петра Петровича, любимца императора Александра I, которого, вероятно, ожидала блестящая военная и политическая карьера, если бы не ранняя смерть. О его кончине существует интересная легенда. В 1806 году Александр I, заключая мир с Наполеоном, побоялся, что П. П. Долгорукий, известный своими антинаполеоновскими настроениями, резкостью и прямотой в выражении своих чувств, помешает ходу переговоров. Император послал своего любимого генерал-адъютанта проинспектировать Турецкую армию. Князь Долгорукий столь близко к сердцу принял поручение, что в кратчайший срок провел инспекцию и, не тратя ни минуты зря, верхом по осенней слякоти, оставив всех сопровождающих, примчался в Петербург. Он доложил императору о результатах, а на следующий день заболел «от изнеможения» и вскоре умер. После смерти князя Долгорукого Александр I приблизил к себе его младшего брата — Михаила Петровича.
М. П. Долгорукий, несмотря на свою молодость (в 1808 году ему было только двадцать восемь лет; впрочем, брат был лишь двумя годами старше), еще в бытность свою в Париже продемонстрировал перед разборчивыми французами основательную образованность и быстрый ум, а затем в кампаниях 1805–1807 годов — храбрость и полководческие дарования, обещавшие ему блестящую военную карьеру. У молодого князя было еще одно замечательное качество — он нравился женщинам. По слухам, в него была без ума влюблена знаменитая красавица княгиня Евдокия Голицына (известная как «Princesse Nocturne» — «Княгиня Ночи»), но муж не дал ей развода. Существовало также предание, что в него была влюблена сестра императора, великая княжна Екатерина Павловна, и молодой красавец-генерал отвечал ей самой воодушевленной взаимностью. Вдовствующая императрица-мать была против этого романа и тем более брака, однако в конце концов Александр I и Екатерина уговорили мать, и согласие на брак было получено — но слишком поздно!
Итак, этот блестящий молодой генерал-адъютант, почти домашний человек в императорской фамилии, «горя желанием оправдать победой возлагаемые на него надежды Государя, <…> рвался в бой, не предвидя своей близкой кончины». Вот рассказ Н. С. Голицына со слов П. А. Тучкова (брата второго действующего лица этой истории): «По прибытии князя Долгорукого, он сразу предъявил Тучкову притязания на начальствование над войсками последнего в предназначенной им атаке, ссылаясь на данное ему, Долгорукому, самим Государем полномочие в бланке, им собственноручно подписанном. Тучков возразил на это, что, начальствуя над отрядом по воле и назначению главнокомандующего (Букогевдена), он не считал себя вправе, без ведома и разрешения последнего, уступить начальство другому лицу, притом младшему в чине. Князь Долгорукий, в крайней запальчивости, слово за слово, наговорил Тучкову дерзостей — и вызвал его на дуэль! Тучков возразил, что на войне, в виду неприятеля и атаки на него, двум генералам стреляться на дуэли немыслимо, а предложил вместо того решить спор тем, чтобы им обоим рядом пойти в передовую цепь и предоставить решение спора судьбе, т. е. пуле или ядру неприятельским. Долгорукий согласился, и шведское ядро сразу же убило его наповал! Это была уже не судьба и не слепой случай, а явно суд Божий!» {45, с. 101}.
