Клим вошел и положил перед начальником свое заявление. Прочитав, тот долго смотрел на Клима помаргивающими выпуклыми глазами, потом нажал кнопку переговорного устройства.
— Капитана с «Паноенкова» ко мне срочно! А ты садись, садись. Сейчас поговорим.
Заявлению об уходе поразился он, как неслыханной глупости. Не часто увольнялись люди с выгодной и почетной морской работы, дослужившись почти до капитана. Может, дело в той шумихе вокруг норвежской подлодки? Не похоже.
Минут через семь появился капитан корабля. Начальник порта протянул ему рапорт Ковалева.
— Ознакомься, Васильич.
— Да знаю, знаю.
— Ну и что? — Начальник испытующе смотрел на капитана. — Не можешь справиться? Человек глупость делает, а ты руками разводишь?
Взглянув на Клима, Николай Васильевич усмехнулся и действительно развел руками.
— Ничего не могу поделать. Ни уговором, ни приказом. Уходит. Списывается на берег такой моряк! Цены ему нет!
— Он у тебя в своем уме, Васильич? — Начальник порта, по-прежнему не глядя на Клима, постучал пальцем по виску. — В наше время списываться на берег... Не понимаю. — И обратился к молчавшему все это время Климу: — Подожди в приемной. Нам тут побалакать треба...
Клим молча вышел.
Начальник порта поднял брови и уставился на собеседника.
— Что происходит, Васильич? Мы не богатеи, чтобы разбрасываться такими кадрами. Это разбой, грабеж, глупейшая оплошность, если не хуже. Рапорт подал, смотрите на него! Кошка между вами пробежала, что ли? Может, он согласится на капитанскую должность?
Тот покачал головой.
— Ни на что он не согласится. Уперся.
— Но ты беседовал с ним?
— Неужели нет? — Капитан махнул рукой.
— А он здоров, вообще-то? — начальник неопределенно покрутил рукой возле головы.
— Хо! Здоровее не бывает. Нет, Александр Николаевич, тут другое, а что, не мне понимать. У него какой-то жизненный порог, это для него очень серьезно. Неужели ж я ему не говорил? Такой друг! Мне-то как раз будет больше всех его не хватать, ясновидящего моего. Я ж радировал тебе про мель, подлодку и предотвращение аварии на самом судне. За один рейс! Жаль, жаль мне без него оставаться, ну просто... слов нет!
Они помолчали. Каждому на мгновение представилась сказочная жизнь, свободная от принятых на себя тягостей и ответственности. И серьезные, многое видевшие мужчины вдруг показались себе маленькими рабами-кандальниками, прикованными к своему жизненному, раз и навсегда сделанному выбору. А этот уходит, как орел в небо, и никакие законы ему не писаны. Лети себе! Но тут загудел на рейде стоящий под разгрузкой траулер и вернул их к действительности. Сказочной жизни без серьезной работы на этой земле не бывает, и этот парень, Клим, все равно будет где-то вкалывать, выстраивая свою новую судьбу.
Значит, бесполезно мне разговаривать, отговаривать, златом-серебром соблазнять, должностями, почетом?
— Куда! Пустая трата слов. Плетью обуха не перешибешь.
Начальник порта прошелся по кабинету. Из его окон виден был порт, причалы, разгрузка, разъезды машин.
— Что ж, так и решим. Подбирай, Николай, себе нового помощника и закончим этот разговор.
— Придется. А жаль!
Через пару дней все было готово. С документами в кармане Клим дал прощальный ужин команде своего корабля. Все сожалели о его уходе, но у каждого были свои заботы на берегу, семьи, планы, и, покутив в портовом ресторане до закрытия, мужчины разошлись.
Утро настало ясное и свежее. Цветники, зеленые лужайки, скульптуры и фонтанчики, столь привычные для служащих порта, доставляли истинную радость морякам, глаза которых большую часть года созерцали синие и пустынные морские просторы. Начальник хозяйственного отдела, сам в прошлом хороший моряк, знал об этом и старался даже зимой встречать экипажи, плавающие в незамерзающих акваториях круглый год, оранжереей с розами, вечнозелеными кустами, цветущими деревцами. И это при искусственном освещении! Недаром славился по флоту этот северный порт!
Клим вывел из портового гаража свой «Мерседес» и поехал домой, на окраину города. По пути остановился у гостиницы и заказал себе номер на одну ночь.
В рейсе был он почти три месяца, и его, увы, не ждали.
К сожалению, такое случается в семьях моряков. Пока муж плавает, изредка появляясь в доме, жена тоже работает, хлопочет по хозяйству, управляется с подрастающими детьми, тратит его деньги и... отвыкает, отвыкает от мужчины, с которым когда-то связала ее любовь. Появится он на неделю и вновь уходит на месяцы и месяцы. Вначале это мучительно, потом просто скучно, а потом и привычно. Все равно вернется, никуда не денется. И без него хорошо!
Добро, если так. Но бывает, что возвращение мужчины в дом по окончании морской работы, после списания на берег по возрасту, сопровождается или нелегким привыканием женщины и мужчины друг к другу, или тяжелым недоумением моряка, вдруг осознавшего свою чуждость, неуместность в доме. Всякое бывает.
Клим ехал домой, туда, где в хорошем светлом здании, на третьем этаже жила его семья. Он вошел, как и подобает хозяину, открыв дверь своим ключом.
Семья сидела за обеденным столом. Пахло пирогами, борщом, свежей зеленью. Она была хорошей хозяйкой, его супруга, полнеющая блондинка, замершая от неожиданности на своем месте. Между ними уже начиналось то отчуждение, о котором изредка проговаривались старые моряки. Вот и сейчас она не знала, как себя вести. Зато Зойка, младшая дочка, вскочила со стула и повисла у него на шее, совсем взрослая, пятнадцатилетняя, похорошевшая за время его отсутствия.
— Папка! Я во сне видела, что ты приехал!
— Умница.
Это была его дочка по впечатлительности и тонкому чутью. Поднялся и Шурка, старший сын, и тоже обнял отца. Высокий парень с пробивающимися усиками. Между отцом и сыном бывали серьезные разговоры, случались и споры, но Шурка рос мужчиной, и поэтому с ним всегда можно было договориться. Лицом он больше походил на мать.
Два смешных чемодана, на колесиках, похожие на крокодилов, проехались по передней прямо в большую комнату. В каждый такой чемодан вмещается много добра. Шурка получил кожаную куртку, всю в блочках и молниях, вратарские перчатки и ботинки на роликах. Дочь — целый ворох разноцветных нарядов. Для жены он положил на стол какую-то канцелярскую мелочь для работы.
— Как ты просила.
Зойка гневно посмотрела на отца. Ей было обидно за мать. И она открыла было рот, чтобы высказать это, но мать прервала ее негромкой просьбой:
— Зоя, принеси прибор для отца. Мой руки, Клим, садись за стол. С приездом тебя.
Из резного деревянного буфета появилась бутылка коньяка. Она старалась казаться хорошей женой. Не ее вина, что муж полгода пропадает вдали от домашнего очага, не ищет ее ласки и не видит, как растут его дети. Зато свежим взглядом замечает, как раз от разу неотвратимо прибавляются годы его жене.
Того, что произошло дальше, не ожидал никто. Клим выложил на журнальный столик пачки денег.
— Вот рубли и валюта, — начал он.
— Да, да, — подхватила Зойка. — Все твои тряпки можно купить здесь и гораздо дешевле. Не трать больше валюту. На жизнь пойдут наши рубли, а валюту будем выращивать, как зелень. Правда, мама? Она же растет!
— К сожалению, не так быстро, как мы тратимся на жизнь, — повернулся к ней брат, уже примеривший куртку и затягивавший шнурки на ботинках.
