Я резким движением вырвал банку из его рук.
– Погоди… Ты себе еще купишь, когда домой пойдешь. А эту мне на утро оставим.
– Намек понял. Сваливаю домой.
Седой поднялся, схватил свой пиджак и, пошатываясь, пошел к выходу.
– Завтра увидимся в редакции, коллега, – произнес он, захлопывая дверь.
Я плюхнулся на диван, закрыл глаза и попытался поразмышлять о том, какие, собственно, версии расследования я мог отрабатывать параллельно милицейским. Но, похоже, я настолько накачался пивом, а события прошедшего дня были столь насыщенны, что я, повернувшись на бок, заснул.
ГЛАВА 5
Все мое подсознательное восприятие газетной жизни воплотилось в образе огромной комнаты, сплошь заставленной столами, которые были оборудованы компьютерами и телефонами. По этой комнате взад-вперед как заведенные бегали, кричали, сталкивались друг с другом люди. Кто-то тряс бумагами перед лицом другого, кто-то орал в трубку телефона. Девушки переносили от стола к столу листки с информацией и свежие гранки газетных полос. Люди постоянно спотыкались о какого-то человека, который сидел на полу и работал на переносном компьютере. Двое мужчин разложили на полу только что сверстанные полосы и активно спорили друг с другом, где какая информация должна располагаться.
Я стоял посреди этой ужасающей, нервирующей и одновременно завораживающей круговерти. Во мне постоянно боролись два желания: первое – немедленно покинуть эту вакханалию, второе – несмотря ни на что, остаться. Побеждало второе, так как интерес ко всему происходящему был гораздо сильнее.
Неожиданно среди этой суетящейся толпы я заметил человека в очках, съехавших на нос. В нем я узнал своего нового знакомого, некоего Евгения Чуева. Мое внимание к этой персоне привлекло то, что в руках он держал большой кусок мраморной плиты. Я вгляделся и увидел в верхней части куска плиты надпись, сделанную золотистыми буквами на темной поверхности:
«ЭПИТАФИЯ». ГАЗЕТА ДЛЯ ВЕЧНЫХ ОПТИМИСТОВ».
Кроме того, на доске значительную площадь занимал портрет Александра Бомберга, обрамленный каким-то текстом, видимо, некрологом.
Чуев смотрелся белой вороной в толпе, так как его из-за подобного оригинального средства массовой информации в руках все старались обходить стороной. Однако он упорно пытался заговорить то с одним, то с другим. Его собеседники понимающе кивали головами, но тут же, ссылаясь на занятость, отходили. Наконец Чуев подошел к креслу, где вальяжно сидела, заложив ногу на ногу, Лена Капитонова. Как только Чуев приблизился к ней, Лена выпрямила спину. Она внимательно посмотрела на мраморную плиту, и на глазах у нее выступили слезы. Утерев глаза платочком, Лена этим же платочком протерла плиту и, показав пальцем на наручные часы, что-то сказала Чуеву, вскочила и выбежала из комнаты.
Заметив меня, Чуев направился в мою сторону, скорбно улыбаясь. Не знаю почему, но от напряжения я вдруг занервничал, в горле у меня пересохло, и, проглотив ком, я приготовился к чему-то неприятному. Но Чуев, улыбаясь, прошел мимо.
Я обернулся и увидел, что он подошел к столу, где сидела Тамара Тарасова. Я узнал уже знакомый мне булькающий голос Чуева:
– Томочка, я тут подумал, посоветовался с людьми и решил, что его лучше оставить тебе…
И положил мраморную плиту ей на стол.
Следующий момент поразил меня еще больше. В отличие от всех предыдущих собеседников Чуева начальник отдела информации Тамара Тарасова не стала от него отбрыкиваться, ссылаясь на нехватку времени и занятость. Вместо этого она взором, исполненным тоски, молча уставилась на фотографию Бомберга и даже не заметила, как Чуев, тихо пятясь, отошел от стола.
Просидев без движения еще минут пять, Тамара наконец закрыла глаза и тяжело вздохнула. После чего потерла руками виски, раскрыла дверки стоящего рядом со столом шкафа и, с некоторым усилием оторвав плиту от стола, убрала ее в шкаф. И тут над моим ухом зазвонил телефон.
В отличие от всех звонков редакции он звонил наиболее громко и настойчиво. Я протянул руку к телефону и, подняв трубку, спросил:
– Алле?
В ответ послышался дынинский голос:
– Вовка! Ну… Ты проснулся, что ли?
Я раскрыл глаза и с удивлением понял, что я проснулся и держу в руках реальную телефонную трубку и говорю с капитаном милиции Дыниным в реальном мире.
– Кажется, да, – ответил я.
– Вовка, мы с утра сегодня взяли Барсукова. Ты должен будешь прийти вместе с Седым в милицию дать показания как потерпевший.
– Хорошо, – сказал я. – А сколько времени?
– Восемь тридцать, – по-военному четко произнес Дынин.
Я положил трубку и с огромным усилием воли поднялся. Тело болело от нанесенных мне вчера побоев, во рту ощущалась неимоверная сухость, а состояние головы не выдерживало никакой критики. Я отправился на кухню, достал из холодильника затыренную банку пива и серьезно облегчил себе жизнь.
Позавтракав на скорую руку, я направился в редакцию, где в таком же плачевном состоянии застал своего приятеля Леню Борисова по кличке Седой.
– Ну что, ковбой? – спросил Борисов, отрывая седую голову от рук. – Ты еще в седле?
– Куда деваться, – тяжело вздохнув, ответил я. – Жизнь заставляет. Тебе Дынин звонил?
– Звонил, – хмуро сказал Седой. – Опять в ментуру надо идти, показания давать. Он сообщил, что Барсукова уже взяли в оборот и вовсю трясут.
– Ну тогда поехали, не будем откладывать это дело в долгий ящик.
Подъехав к зданию городской милиции, мы первым делом отыскали Дынина и спросили, что от нас требуется. Он объяснил, что нужно опознать второго нападавшего и подписать все необходимые протоколы, и отвел нас к следователю Быкову, который занимался этим делом.
После того как с формальностями типа опознания второго бандита и оформления бумаг было покончено, я спросил Быкова насчет того, какие показания дал Барсуков.
– Пока все отрицает, – ответил следователь. – Сначала утверждал, что его сотрудники лгут и хотят его подставить. Потом утверждал, что его хочет подставить милиция. Потом дошел до того, что обвинял вас в сговоре с его мясниками. В общем, в голове полная каша, человек явно растерян. Сейчас консультируется со своим адвокатом.
– О деле Бомберга вы пока не говорили? – спросил я.
– Отрицает всякую связь с Бомбергом, говорит, что вы беседовали с ним о состоянии Карповского рынка… Словом, пока не раскололся, но мы работаем, – подытожил Быков.
Мы молча кивнули следователю и попрощались с ним.
Наше возвращение в газету принесло нам некоторые неожиданности. Во-первых, весть о нападении на нас распространилась по всей редакции и, скорее всего, по всему Дому печати. Во-вторых, нас хотело видеть руководство газеты как в лице главного редактора Гармошкина, так и его заместителя Пыжикова.
Мы отправились сначала к Гармошкину.
– Черт возьми, что еще случилось? Почему я ни о чем не знаю, когда должен знать в первую очередь?! – возмутился главный редактор, едва мы появились на пороге его кабинета.
Скорее всего, это фраза была не вопросом, а упреком в мою сторону.
– Кто, в конце концов, платит вам деньги? – подтвердил мою догадку Гармошкин.
– Во-первых, пока мне еще ничего не заплатили, – резонно заметил я, – а во-вторых, у меня не было возможности сообщить вам какую-либо конкретную информацию. Да и сейчас рассказывать особо не о чем. Могу лишь подтвердить те факты, которые, скорее всего, и так вам известны.
– Садитесь, – указал Гармошкин на стул рядом со своим столом, – и быстро все мне рассказывайте.
Мы сели за стол, и я неторопливо поведал главному редактору о том, что с нами случилось. Во время моего монолога Гармошкин нервно елозил на кресле, беспрестанно вздыбливая руками свои и без того всклокоченные волосы. Потом он несколько секунд поразмышлял и спросил:
– Как вы думаете, это дело имеет перспективы?
