– Да и сын мой – хоть куда! – воскликнул Ланах.
– Это традиция такая – хвалить молодоженов, – прокомментировал Митрич.
– Хорошая традиция, – снова улыбнулся Егор.
Далее зазвучала похвальная речь, где имя Тыгын ставилось рядом с именем Эргис. Речь пространная, наивная, нудная. Егор рассматривал якутов, не вникая в ее содержание. Женщины сняли головные уборы, и черные гладкие пряди их волос растеклись по плечам. На головах у них мерцали кованые украшения с полудрагоценными камнями. На груди, поверх белых холщовых платьев, а также искусно выделанных шкур кабанов и лосей, висели серебряные амулеты. Егор чувствовал себя Миклухо-Маклаем северных широт. Он недоумевал, как в наше время в нашей стране, среди убийственной прозы могла затаиться такая живописная экзотика?
Куырсэн поймала рассеянный взгляд Егора и, вспыхнув, потупила глаза. «Вообще, – думал Егор, – эти девушки умеют читать? Да не все ли равно!»
Пришел черед распития самогона на кедровых шишках. Егор пробудился. Он не то чтобы смущался, а был удивлен прикованному к нему вниманию. Потом услышал все тот же звучный, умело оркестрированный голос Ланаха. Якут рассказывал об охоте на медведя. Взор Куырсэн еще больше потеплел. Ее миндалевидные глаза масленисто блестели, словно темная вода Вилюя в прорубях. А в искристых волосах мраморным крабом висел резной моржовый гребень. Никаких прочих украшений у девушки не было.
Самогон разливали опять же Наркусэ и Эргис. В керамические стаканчики. Было одно удовольствие держать такой стаканчик в руке. Егор забыл о вертолете и даже об алмазах. Он выпил три стаканчика, закусывая принесенными женщинами окунем, тайменем и холодным мясом кабана.
Темное окошко лизнула желтая волна пламени. Видно, запалили сложенные на снегу ветки. Отсвет костра увидели все гости, и это послужило поводом для восторженно-радостных возгласов. Егор случайно встретился взглядом с жесткими глазами Боотура. Того грызла какая-то неудовлетворенность – Егор почувствовал это. Якут все время косился на Куырсэн.
Конечно, он неравнодушен к ней!
Красные лоснящиеся лица присутствующих светились улыбками. Егор словно плыл в каком-то вакууме. Он ничего не слышал, а все смотрел на Куырсэн, наплевав на недовольство Боотура. Девушка, смущенная и польщенная, мгновенно взглядывала на Егора и тут же опускала глаза.
Ланах все вещал. Он говорил теперь о своем богатстве.
– Тойон, тойон, – уважительно шептали гости.
Принесли еще самогона. Кто-то из пьяных гостей включил приемник. В помещение ворвался бодрый, официальный голос диктора:
– Частота победных рапортов разных силовых ведомств об очередном изъятии контрабандных алмазов заставляет думать о наличии у них соревновательного азарта. К МВД, ФСБ И ГТК, давним борцам с незаконным вывозом алмазов за рубеж, добавилось ФСНП, быстро набирающее амбиции. Теперь уже налоговые полицейские уличили одного «российского» огранщика с зарубежным паспортом в попытке вывоза необработанных алмазов на десятки миллионов долларов. По результатам их расследований...»
Егор вздрогнул. Ланах сделал резкий жест рукой, и голос диктора канул в черноту металлического ящика.
– С ума посходили, – недовольно прокомментировал Ланах, – никак не нажрутся. У нас праздник, – окинул он гостей властным взглядом, – нам ни к чему слушать эти бредни.
Тут в избу вошел немолодой якут и, продвинувшись к Ланаху, что-то прошептал ему на ухо. Ланах невозмутимо выслушал мужчину и, кивнув, тронул его руку успокаивающим жестом. Егор перехватил тревожный взгляд Куырсэн. Ланах скосил глаза на девушку. В его взоре жалость смешивалась с брезгливостью. Девушка положила руки на колени и вся сжалась. Егора заинтриговала такая перемена в ней. Но спросить напрямую о ее причинах он не мог. Боотур выпрямился, словно поднялся на стременах.
На улице послышался какой-то шум. А потом до гостей Ланаха долетел пронзительный и дребезжащий крик. Взлетев до самой верхней ноты, голос стал дрожаще опадать, словно кто-то рыдал навзрыд. Потом раздался дикий смех. Он захлебнулся в новой волне крика-рыдания. Это повторилось трижды.
Егор нашел глазами побледневшее лицо Куырсэн. Тыгын было встал с ковра, но Ланах его удержал. Веселье спало. Гости выказывали беспокойство. Боотур направился к Куырсэн.
– Не обращайте внимания, – раздался четкий уверенный голос Ланаха, – ничто не испортит нам праздника.
Гул одобрения наполнил избу, и якуты принялись за выпивку. Крики за окном смолкли. Не дожидаясь, когда кончится самогон, Ланах поднялся с ковра и обратился к гостям:
– А теперь настала пора спросить у Айыы, принесет ли счастье этот брак, а потом размять ноги!
Гости гурьбой пошли искать свои шубы. Они весело переговаривались и фамильярно толкали друг друга локтями. Егор проковылял в сени и отыскал там лисью шубку Куырсэн. Девушка, бледнея и краснея, поблагодарила его и просунула руки в рукава.
Вокруг костра толпились люди. Увидев гостей Ланаха, якуты наполнили облитую пламенем ночь радостными криками. Егор увидел в руках у мужчин музыкальные инструменты. Кюпсюр, кырыымпа, хомус.
Сам Ланах появился в торжественном шаманском одеянии, в причудливом головном уборе, с дюнгаром в руках. Над его переносицей висела круглая плоская бляха из металла. На ней было изображено солнце, испускающее лучи. На шее висело несколько амулетов и лапка зайца. Спускающаяся до колен оленья роба переходила чуть выше груди в покрытую орнаментальной вышивкой матерчатую горловину. На ногах – неизменные торбаса. Седые пряди у висков были заплетены в тонкие, обвитые красными нитями косички.
Якуты расступились перед ним, как перед живым божеством. Позади него шел совсем молоденький парнишка. Он нес в руках отсвечивающую серебром посудину.
И вот зазвучал дюнгар – шаманский барабан. Его глухой монотонный голос укачивал, вводил в транс. Ланах, наклонившись вбок и ритмично поднимая то одну, то другую ногу, стал медленно раскачиваться, двигаясь по кругу. Он что-то шептал, едва шевеля губами. Его лицо словно одеревенело. Глаза, подернутые неясной думой, мерцали, как радужная нефтяная слюда на поверхности болота.
Егор посмотрел вокруг. С благоговейным трепетом внимали шаману якуты. Их лица оцепенели. Напряжение барабанной дроби нарастало. Теперь шаман словно забивал колья в черную гладь неба. Удары рушились неравномерно. Ритм то убыстрялся, то замедлялся. Было ощущение, что Ланах то задумывается и пытает небесные силы, то призывает духов откликнуться на его мольбы.
Егор не сводил с шамана глаз. Жизнь под ударами дюнгара казалась поразительно простой. Но из этой мнимой простоты вырастала поэзия человеческого пребывания в мире. Егору хотелось встать и двигаться в таком же ритме, шаман заразил его первобытной динамикой ворожбы над пространством. Чувство времени было Егором потеряно.
Когда напряжение ударов стало угасать, Егор заметил, что рядом с ним выросла Куырсэн. Боотур, все это время находившийся подле нее, застыл на месте, сочтя, наверное, что преследование девушки унижает его. И ограничился метанием испепеляющих взглядов. Егор же, загипнотизированный обрядом, не мог пошевелиться, тело его превратилось в кусок металлической трубы.
Ланах перестал танцевать и бить в барабан. Из толпы вышел молоденький парнишка с посудиной. Ланах торжественно принял у него посудину и стал ее содержимым кропить огонь.
– Кумыс, – услышал он тихий голос Куырсэн.
Остатки кобыльего молока Ланах выпил сам, а потом огласил переданную ему духами депешу. Брак будет удачным.
«Что и требовалось доказать», – с цинизмом цивилизованного человека подумал Егор.
Ланах передал своей пастве только первую часть послания. Вторая гласила, что он, Ланах, должен поберечься, если хочет пить кумыс на этой свадьбе.
Некоторое время якуты переговаривались. Потом грянул кюпсюр, ему порывисто ответила скрипка. От ее визгливого напора в ушах у Егора едва не рухнула перегородка.
– Осуохай, – провозгласил Ланах.
Гости пошли в круговой танец. Озаренные пламенем фигуры излучали первобытную силу. Казалось, это
