– «Олонхо« иногда поют семь дней...
– Се-е-емь? – уныло взглянул Егор на Куырсэн.
Но та не слушала его. Бас сменили легкие и молодцеватые завывания тенора.
– Богатыри заговорили, – лаконично пояснила невозмутимая Куырсэн.
Речитативно переданный диалог богатырей продолжался не менее двух часов. Ланах изощрялся в кылысахах – гортанных призвуках. Егор же недоумевал: о чем так долго можно разговаривать друг с другом? Но его ждало новое испытание – за «хорошими» богатырями вступила рать «дурных» – аббаасов. Егору хотелось спать. Чары Куырсэн рассеялись. Он зевнул, стараясь не показывать этого. Но все равно никто ничего не заметил бы. Все были поглощены пением.
Следом за аббаасами вещал мудрец Сээркэн Сэсэн. Он говорил долго, пространно, а вот табунщику Сокуру Боллуру Егор был благодарен за краткость.
«Скоро будет светать», – подумал Егор. Точно прочитав его мысли, Ланах умолк. «Устал, должно быть», – решил Егор и скосил глаза на разочарованную Куырсэн.
– Слишком мало, – вылетело из ее хорошенького ротика.
Это краткое замечание пробудило страстное внимание к ней Боотура. И снова в Егора и Куырсэн полетели шипящие молнии его завистливых глаз.
И тут образовалась небольшая переменка.
Ланах, к удивлению Егора, уселся рядом с ним. По лицу старика катился пот, но он был доволен.
– Ты, Ланах, – лучший олонхосут, – поднялся со своего места якут, который бил во время хоровода в кюпсюр. – Но давай попьем кумыса, и я попробую перепеть тебя.
– Ну что ж, Нюргун, попробуй, – с достоинством ответил Ланах.
Гости зашевелились. Наркусэ и Эргис наполнили пиалы молоком.
– Слышал, тебе проводник нужен? – обратился к Егору Ланах.
– Нужен, – без энтузиазма откликнулся тот, добавив про себя: «Если когда-нибудь праздник ваш кончится и я выберусь отсюда».
– Мой сын хочет, – коротко сказал Ланах.
– Он говорил.
– Но у него невеста, – изогнул бровь Ланах.
– Да, – только и мог произнести Егор, ловя на себе хитрый взгляд Митрича.
– Она может подождать, – ответил изумленному такими словами Егору старик. – Ты идешь за алмазами?
Егор оторопел.
– А ты откуда знаешь? – не удержался он.
– Айыы сказали, – загадочно улыбнулся Ланах.
– И что же?
– Тыгын пойдет с тобой, – спокойно произнес Ланах.
– Но мне нечем пока отблагодарить...
– Отблагодаришь, когда найдешь алмазы, – ответил дальновидный Ланах. – Мне они не нужны, я могу не дожить, – добавил он философски, – а вот Тыгыну они могут пригодиться – ему семью кормить.
Егор скользнул глазами по розоватому скуластому лицу Ланаха. «Хитрый старик, – подумал Егор, – его никак не назовешь простаком. Думает о сыне... Ну, это правильно и понятно. А у самого-то тем не менее глаза блестят, как у двадцатилетнего. И что это еще за байки о том, что он может не дожить?! Такой крепкий и хитрый! Да он меня и всю свою родню переживет!»
– И когда же Тыгын может со мной пойти? – спросил Егор, стараясь таким образом выведать, когда кончится напряженный якутский отдых.
– Не завтра, – был весьма уклончивый ответ.
Такая мудрая, а вернее, хитроумная уклончивость не просто разочаровала Егора, а вызвала у него раздражение. Но он из деликатности, а главное, ради грядущей выгоды, не дал ему выхода.
– Я ухожу завтра, – сказал Егор, – мне здесь больше оставаться нельзя. Будет ли у меня проводник или нет – тянуть я не могу.
– Понимаю. – Сквозь прищур узкие глаза Ланаха смотрели на Егора зорко и пронизывающе. – Мы еще поговорим об этом...
– Боюсь, времени не остается, – возразил Егор.
– А пока ты можешь взглянуть на другие алмазы... Твои алмазы в сравнении с ними – все равно что снег в сравнении со звездами, – с нотой пренебрежения произнес Ланах.
Магическим жестом он раскрыл один из амулетов и высыпал в кумыс Егора какой-то порошок.
– Пей, не бойся, Ланах тебя не отравит, – улыбнулся шаман.
Егор все еще сидел в недоумении, когда почувствовал на щеке дыхание Куырсэн. Девушка молчала, но в этом ее молчании Егор уловил настойчивую просьбу. Он пригубил кумыс, а вскоре осушил пиалу до дна.
В эту минуту поднялся Нюргун.
Облако чада пронзил его фальцет. Егор вздрогнул, словно его стеганули вожжами. На фоне белого таежного неба расцветал причудливый красный бутон. Нюргун заверещал еще надсаднее.
– Рабыня Симэсхсин, – пояснила Куырсэн.
Кровоточащая плоть цветка пульсировала, исторгая из своих глубин рубиновые россыпи шевелящихся и прорастающих пурпурными стеблями ртов. Егор зажмурился. У него закружилась голова. Он разлепил все же веки и взглянул на отрешенно-ироничное лицо Ланаха. Тот делал вид, что не замечает происходящего с Егором.
Рабыня жаловалась на свою судьбу, на козни злых духов, а перед обращенными во внутренний мрак глазами Егора колыхалось маковое поле. Цветы источали такое стойкое и слитное сияние, что поле вскоре превратилось в один красный, отсвечивающий многочисленными гранями драгоценный камень. По мере того как ломался и снова взлетал к пологу буорджие истерический голос Нюргуна, горящий камень под слепленными веками Егора размягчался и растекался. Вот уже струящаяся влага нежными пологими волнами омывала его зрачки. А потом он увидел, как на этой волнообразной жидкой материи ткутся узоры синих звезд.
Нюргун сменил регистр. Теперь вещали шаманы айыы. Их песни были более спокойными, вдумчивыми, медлительными.
Егор сделал глубокий вздох и обратил к Куырсэн тяжелый мутный взгляд. Он с трудом узнавал ее. Ее рот болезненно шевелился, из него порывисто рвались наливающиеся изумрудными соками травы. Ползучие растения выбрасывали свои стелющиеся побеги из ушей и носа. Можно было сказать, что Куырсэн зацвела.
Егор оторвал от нее взгляд и чуть не вскрикнул, увидев идиотски злобный оскал Ланаха. Лица якутов закружились в неудержимой пляске, улыбки обнажали жадно клацающие зубы, выпрыгивающие челюсти, сдавленные и осыпавшиеся камнями скулы. Егор отвел глаза в сторону. Факелы ослепительными вспышками бороздили рыхлую черноту неба. Точно режущий осколок стекла впивались в него эти смертоносные блики.
Нюргун вдруг задергался, давая волю бесшабашной разнузданности. Это забились в плотоядных корчах аббаасы, духи тьмы.
Их трагически непристойный вой подхватил Егора. Он не помнил, как поднялся и выбежал из буорджие. Не помнил, как рядом оказалась Куырсэн. Егор принял ее за призрак, ласковый и коварный. Уж не из царства ли аббаасов явилась она?
Он шел, а его щеки хлестал морозный воздух, горький от дыма костра. Сквозь пепельные клубы пробивался он, расталкивая локтями тяжелый, точно ртуть, воздух, пока не оказался в оглушительной тишине отрезанного от остального мира пространства.
Его лицо, растопленное, словно воск, втянули в себя два неукротимых глаза. В лоб ему ударили брызги разбитого близостью холода, и он надкусил податливую плоть упругого рта.
А дальше – скользящая мягкость меха, падение в еще более густой мрак, холодящая замша парящей среди звезд шкуры, удивительно гладкой, широкой, эластичной.
По телу Егора прокатилась судорога. Его проткнула игла наслаждения и сдавленный вскрик. Он нащупал ладонями горячее запрокинутое лицо Куырсэн. С удивлением ощутил его дышащую рельефность. По ногам
