избы.
– Чудная бабка, – передернул плечами с насмешливой улыбкой Вилен Михайлович. – Знакомая?
– Знакомая знакомого, – нехотя процедил Егор.
Общество охотников несказанно его раздражало. Из-за них он не мог поговорить с Туярымой-младшей об интересующем его деле. Приходилось выгадывать и беспокоиться.
– Как они тут живут! – отвесил глупую реплику Пашка, решив поддержать разговор.
– А про баньку она хорошо напомнила, – удовлетворенно крякнул Вилен Михайлович. – Что может быть лучше бани и самогона?
– Ага, – поддержал Пашка.
– Пойду помогу ей. – Егор выскользнул из избы.
– Мы не ошиблись, – подмигнул сыну Вилен Михайлович, когда они остались одни.
– Может, он просто зашел к ней по пути, обогреться и помыться, – сомневался Пашка.
Егор нашел Туярыму в предбаннике.
– Кюкюр сказал мне, что когда-то давно просил вас сберечь кусок шкуры, – начал он.
Туярыма разогнулась над тазом и внимательно посмотрела на Егора. Ее прищуренные глаза и горькая складка у рта свидетельствовали о том, что вопрос Егора пробудил в ней нерадостные воспоминания.
Но Егор по-прежнему не мог понять, известно ли Туярыме что-нибудь о зарытых алмазах или нет.
– Да, он оставлял мне кое-что, – спокойно сказала она, – какой-то клочок, но не знаю, сохранился ли он еще.
– А как узнать?
– Надо посмотреть, – усмехнулась женщина. – Из-за этого клочка, думаю, и пострадали его родители, – печально добавила она.
Егор про себя дополнил список пострадавших самим Кюкюром.
– Так ты говоришь, что женишься на его дочери? – пронзительные черные глаза-щелочки с легким недоверием смотрели на Егора.
Родионов кивнул. На душе у него стало уныло и сиротливо.
– А те двое? – спросила Туярыма.
– Охотники, повстречались в лесу...
Якутка с сомнением покачала головой.
– Лицо старого мне кажется знакомым, – раздумчиво повторила она.
– Такое иногда бывает: человека никогда не видел, а чудится, что видел, – смущенно улыбнулся Егор.
– Да, – как-то неопределенно произнесла старуха, затапливая печь, – давно это было...
Егор не понял, о чем она говорит, но переспрашивать не стал. Они вместе вернулись в избу. Разговор не клеился. Туярыма ни о чем не спрашивала, а Егор, который, сам не зная, почему не сказал о смерти Таныгина, чувствовал себя неловко. Поэтому все бездумно пялились в подрагивающий черно-белый экран.
Хозяйка изредка отрывалась от своего вязания, вставала и куда-то выходила, наверное, проверить печь, мимоходом принося и выставляя на стол какие-то продукты.
– Ну, идите, баня готова, – вернувшись в дом в очередной раз, сказала Туярыма.
Попариться и смыть с себя пот и грязь многодневного путешествия оказалось для Егора жутко приятным делом. Его спутники, взглянув на раны Егора, только уважительно кивнули.
Вытеревшись чистыми полотенцами, которые они нашли в предбаннике, Яковенко томно откинулись на деревянных лавках. Егор в это время занимался стиркой нижнего белья. Повесив его над горячей печкой, он натянул одежду прямо на голое тело и вернулся в избу.
– Мы еще разик зайдем, – сказал ему Вилен Михайлович.
– Ладно, – согласился Родионов.
Когда он зашел в дом, стол был накрыт, а хозяйка сидела перед телевизором все с тем же отстраненным видом. Егор не напоминал ей о куске шкуры с планом, и решил уже, что старуха забыла о его просьбе. Но Туярыма подняла с колен небольшую берестяную шкатулку с орнаментом и, открыв крышку, достала оттуда грязно-серый лоскут.
– Иди сюда, – поманила старуха Егора крючковатым пальцем.
Он медленно подошел и встал сбоку от кресла.
– Вот, – протянула она ему лоскут, – это то, что оставил мне Кюкюр. Не знаю, зачем я его все время хранила... Когда он приезжал, никогда о нем не заговаривал. А я тоже не напоминала, думала, забыл. Оказывается, нет.
Туярыма закрыла шкатулку, поставила ее под кресло и снова принялась за вязание.
Егор, не сходя с места, развернул лоскут, который оказался куском шкуры размером с тетрадный листок. На ней химическим карандашом была нарисована схема. Детская неуверенная рука дрожала, и рисунок получился не слишком профессиональным, но все было изображено на удивление понятно. Кучерявыми завитушками был обозначен лес, среди которого было оставлено пустое пространство. Сперва Егор подумал, что это поляна, но кустики осоки, разбросанные тут и там, давали понять, что это болото. Поляна была рядом. Какое-то странное дерево с раздвоенной вершиной почти на краю болота. И другое дерево, с пышной кроной, на противоположном берегу. Оба дерева соединяет пунктирная линия, которая, пройдя сквозь дерево с двойным стволом, оканчивалась крестиком. Между крестиком и стволом стояла цифра «Десять».
В стороне от болота были нарисованы несколько кривых домиков. Егор понял, что таким образом маленький Кюкюр изобразил улус, в котором он жил.
В другой стороне было изображено полукружье с отходящими от него прямыми линиями. Было ясно, что это солнце. Вот только что оно обозначает? Если бы солнце было нарисовано полным кругом, тогда это, без сомнения, был бы юг. А солнце восходящее, – скорее всего, направление на восток.
Теперь становилось понятным, куда надо двигаться, чтобы отыскать болото и отмеченные на плане деревья.
Скрипнула входная дверь, и Егор быстро сунул лоскут в карман штанов. Он не знал, сколько времени он простоял, разглядывая план, но вспомнил только, что даже не поблагодарил старуху.
– Спасибо, – шепнул он ей на ухо.
– Красота, – отец и сын ввалились в комнату с раскрасневшимися мордами.
Пашка в руках держал бутылку самогона, которую поставил на стол.
– Садитесь. – Туярыма поднялась с кресла и вынула из печи большой чугунок, от которого исходил мясной запах.
– Присаживайтесь, – весело поправил ее Вилен Михайлович, первым устраиваясь за столом.
Хозяйка никак не прореагировала на его реплику, поставила чугунок на стол и принялась раскладывать еду по тарелкам.
Пашка быстро наполнил стаканы и только после этого опустился на стул. Егор сел, как только Туярыма закончила раскладывать горячую пищу. Она тоже села к столу и подняла стакан.
– Давайте выпьем за родственников и просто за хороших, добрых людей, – сказал Родионов.
Он быстро выпил и накинулся на еду. Когда, после второго стакана, самогон кончился, Пашка начал поглядывать на отца. Тот пытался делать ему знаки, мол, хватит пить, но Пашка, кажется, ничего не хотел понимать. Его уморило долгое хождение по тайге, ночевки под открытом небом, и он желал расслабиться. Когда его красноречивые взгляды заметила хозяйка, она поднялась и, достав откуда-то стеклянную поллитровую бутылку зеленого цвета, поставила ее на стол.
– Сама делала, – лаконично пояснила она.
Спать все трое легли на полу, на шкурах. Туярыма-младшая погасила свет, и в комнату вплыла глухая якутская ночь. Над поселком висел промышленный туман, поэтому звездное сияние было бессильно справиться с надвинувшимся на избу пепельным сумраком.
Егор долго не мог уснуть – сказывалось нервное перевозбуждение. Даже спиртное, обычно расслаблявшее его и навевавшее дрему, оказалось бессильно. Он пробовал отключиться, закрывал глаза, считал до ста, думал о приятных успокаивающих вещах, мечтал о чем-то постороннем, но ничего не
