мере считал себя вне подозрений.
– Но вы не считали, что обвиняемая – кровная родственница – тоже находится вне подозрений?
– Я просто задавал вопросы.
– Наводящие вопросы?
– Называйте их как хотите.
– Когда вы в последний раз заходили в дом, у вас при себе имелся револьвер?
– Да.
– Почему?
– Чтобы защитить себя в случае необходимости.
– Вы знали, что противозаконно носить оружие, на которое у вас нет разрешения?
– Да, я знал, что это противозаконно.
– Вы вломились в дом.
– Я не вломился – я открыл замок целлулоидом.
– С точки зрения закона вы совершили взлом и проникновение, – заметил Мейсон.
– Хорошо, обсудите этот вопрос с господином окружным прокурором, – ответил Баксли. – Я ему все откровенно рассказал, и мы понимаем друг друга.
– Другими словами, вы получили неприкосновенность за любое совершенное вами преступление в обмен на ваши показания?
– Речь не шла ни о какой сделке. Окружной прокурор пришел к заключению, что мои намерения абсолютно честны.
– У вас при себе имелась стодолларовая купюра?
– А это преступление?
– Я задал вопрос.
– Да, имелась.
– Как долго она у вас хранилась?
– Не помню.
– Попробуйте вспомнить.
– Я не помню, когда она у меня оказалась.
– Значит, у вас очень плохая память, – заметил Мейсон. – Я готов представить компетентное свидетельство о том, что вы отправились в свой банк, попросили дать вам стодолларовую купюру и…
– Хорошо, у меня имелась стодолларовая купюра. Это мои деньги. У меня было полное право снять их со своего счета в банке, когда мне заблагорассудится.
– А разве не является фактом, что вы отправились в дом Софии Атвуд, прихватив с собой стодолларовую купюру с намерением подбросить ее в комнату, занимаемую обвиняемой, с тем, чтобы в дальнейшем, при тщательном обыске комнаты полицией по вашему наущению эту стодолларовую купюру нашли спрятанной под матрац или в каком-то другом месте, что явно указывало бы на вину Катерины Эллис?
– Нет.
– Я считаю, что ваши действия говорят громче, чем ваше отрицание. Вы на цыпочках заходили в спальню, намереваясь подбросить купюру, когда натолкнулись на радиатор, опрокинули титан с водой, послышался страшный грохот, и вы поняли, что не один в доме. Но, прежде чем вы успели скрыться, вам пришлось встретиться с Полом Дрейком и со мной.
– Это неправда, я не ронял никаких титанов, – заявил Баксли. – Это, скорее всего, дело ваших рук или Пола Дрейка. Именно грохот испугал меня, и я бросился бежать, пытаясь добраться до лестницы.
– И вы все еще отрицаете, что намеревались подбросить эту стодолларовую купюру в комнату обвиняемой?
– Отрицаю.
– Это все, – с презрением в голосе сказал Мейсон, поворачиваясь спиной к свидетелю.
Баксли уже собирался покинуть место дачи свидетельских показаний, когда судья Черчилл постучал карандашом по столу.
– Мистер Баксли, подождите минуточку, – попросил он. – Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов. Вы знали, что Катерину Эллис обвиняют в краже ста долларов из шляпной коробки?
– Да.
– И вы отправились в свой банк, сняли сто долларов со счета одной бумажкой, а затем среди ночи поехали в дом Софии Атвуд и провели какие-то манипуляции с замком, чтобы проникнуть внутрь?
– Ну, если вы намерены это представить таким образом, то да.
– И вы хотите, чтобы суд поверил, что у вас были совсем невинные намерения?
– Да, ваша честь.
– Я этому не верю, – заявил судья Черчилл. – Я считаю, что вы лжете. Я думаю, что вы приготовили эту стодолларовую купюру для дурных целей. – Судья Черчилл сурово посмотрел на Гамильтона Бергера. – Это ваш свидетель, господин прокурор. И суд заявляет вам прямо здесь и сейчас, что я не верю его показаниям.
– Я считаю, что они имеют определенную ценность, – ответил окружной прокурор.
– С моей точки зрения, они не имеют никакой ценности, – возразил судья. – Суд считает, что сделана попытка обвинить в краже эту девушку. По мнению суда, все дело – фальшивка.
– Но, ваша честь, у нас есть и другие доказательства. Мы собираемся показать, что обвиняемая тайком наведалась в дом поздно ночью как раз в то время, когда напали на Софию Атвуд, у нас есть доказательства, показывающие, что ее отпечатки пальцев остались на коробке, из которой пропали деньги; мы в состоянии представить достаточно сильные косвенные улики совершения кражи и нападения с намерением уклониться от ответственности за кражу.
– Если она украла деньги вечером, то зачем ей было возвращаться ночью, чтобы убивать Софию Атвуд? – спросил судья Черчилл.
– Мы признаем, что с полной достоверностью не установили мотивацию, – заявил Гамильтон Бергер.
– Я не собираюсь препятствовать вам в представлении других доказательств, но что касается этого свидетеля, суд не верит его показаниям.
Судья Черчилл с холодным выражением лица откинулся на стуле, высказав свое окончательное мнение.
Бергер с минуту колебался, явно размышляя, пытаться ли ему реабилитировать свидетеля, но потом решил этого не делать.
– Ладно, мистер Баксли, – обратился он к свидетелю, – у меня больше нет к вам вопросов.
– Хорошо, я скажу всю правду! – внезапно закричал Баксли. – Я отправился туда, чтобы помочь обвиняемой, а не навредить ей!
Мейсон резко повернулся к свидетелю.
– А как вы планировали ей помочь? – поинтересовался адвокат защиты.
– Я намеревался положить эту стодолларовую купюру в шкаф Софии Атвуд, а не в комнату обвиняемой. Коробка свалилась с полки. Я собирался предложить провести тщательный осмотр шкафа, основываясь на теории, что коробку могла столкнуть мышь или крыса, крышка соскочила с нее, стодолларовая купюра завалилась куда-то в задней части шкафа – возможно, за какой-то предмет одежды или туфель. Я знал, что полиция обыскала комнату обвиняемой, но предполагал, что шкаф тщательно не обыскивался. А если бы они после моего предложения осмотрели шкаф и обнаружили стодолларовую купюру, они предположили бы, что это и есть те сто долларов, что выпали из коробки, что никакой кражи на самом деле не совершалось, и доброе имя обвиняемой было бы восстановлено.
Мейсон задумчиво посмотрел на Баксли.
– А почему вы так стремились восстановить доброе имя обвиняемой, что готовы были даже расстаться с вашими собственными ста долларами и намеренно сфальсифицировать доказательства?
– У меня есть личные и частные причины. Я знал, что если обвиняемой удастся оправдаться и доказать свою невиновность, несмотря на отсутствие стодолларовой купюры, то подозрение падет на меня. Я не мог допустить подобного: у меня есть кое-какие далеко идущие жизненные планы. Это правда.
