разделавшихся с катафрактариями.
— Свяжи его и отведи обратно в дом, — приказал Ларин Инисмею, разворачивая коня, — бойцы путь окружат дом и охраняют.
— Может быть, лучше на корабль отвести? — осмелился уточнить сотник, пересчитав оставшихся в живых солдат, которых было человек тридцать, не больше.
— Нет, — мотнул головой Ларин, не в силах откладывать разговор надолго даже под страхом оказаться в окружении и погибнуть, — сейчас поговорим. А ты пока отправь гонца, узнай, что там с главными воротами происходит.
Глава девятая
Восстание рабов
Переночевав на побережье, километрах в пятнадцати от места высадки, весь первый день экспедиционная армия Чайки, не встречая никакого сопротивления, двигалась строго на север, в сторону Талса и Гадрумета. Впрочем, до них было слишком далеко, и Федор не собирался атаковать эти города и тем более подвергать их длительной осаде. Его замысел был другим.
Волею судьбы они высадились в самой Нумидии, почти на краю пустыни, начинавшейся в этих местах и уходившей в глубину африканского континента. Потери были минимальны. Никто их пока не атаковал и не препятствовал продвижению вглубь страны. По большому счету высадка прошла очень удачно и Федор, несмотря на то что немного отклонился от намеченного маршрута, был склонен думать, что боги помогают ему. Поэтому, прежде чем исчезнуть со всей армией в пустынных плоскогорьях обширной Нумидии и отправиться прямиком на поиски армии спартанца Эндимиона, Федор решил немного «пошуметь». А поскольку в самой пустыне шуметь было особенно негде, людей здесь обитало очень мало, то он решил достигнуть крайних земель карфагенской хоры, где располагались обширные поместья столичных богачей. Тем более что до них было всего ничего — максимум два дня пути, которые его армия преодолеет без особых проблем.
Кроме того, путь через крайние владения Карфагена был гораздо приятнее. Здесь все же были озера, а не только скалы и песок. А там, где вода, там и оазисы, караванные пути, финиковые пальмы, плодородные поля и вообще вся жизнь, имевшаяся в этом регионе. Там должно было обнаружиться немало вилл и дворцов сенаторов или просто богатых землевладельцев. Весть о разрушении имущества, пусть и столь отдаленного от столицы, вряд ли останется без внимания ее высокопоставленных обитателей. Это и рассчитывал совершить Федор Чайка, прежде чем полностью раствориться в песках.
«Хорошо бы сжечь имение Ганнона, — прикидывал командир армии, покачиваясь в седле, — или даже самого Магона, а рабов распустить по стране. Пусть рассказывают о том, как великодушны воины Ганнибала. Пусть готовят „общественное мнение' Карфагена к быстрой сдаче города».
Хотя в глубине души Федор не верил, что победа будет легкой и Карфаген сдастся, стоит ему появиться под стенами города. Он отлично помнил, какими укреплениями окружен город и о том, что до сих пор никто не смог его взять и даже не пытался. В том, другом мире, его все же взяли римляне многие годы спустя. Но теперь Чайка был абсолютно уверен — история пошла по другому пути. И что случится в этом мире — не знает никто.
Немного опасался Федор и того, что освобожденные от гнета сената рабы могут и не примкнуть к нему. А выбрать себе нового вождя и поднять восстание против всех: сената, Ганнибала и нумидийцев. Тогда возникнет еще одна проблема, кроме армии спартанца Эндимиона. Впрочем, чтобы создать такой очаг возгорания, как «восстание Спартака», у рабов наверняка не было никакого лидера. Не родился еще Спартак. Ведь все произойдет неожиданно. Да и уважал народ Ганнибала Барка. В этом Федор мог не раз убедиться, когда еще сам был начинающим плантатором и разъезжал с Акиром по окрестным имениям, выбирая лучшее и разговаривая с приказчиками. Иногда он позволял себе переброситься парой фраз с рабами, слугами и зависимыми ремесленниками, вскользь упоминая Ганнибала. Тогда еще Федор не решил, кем ему быть — помещиком или солдатом, — и размышлял об этом. Все его собеседники как один отзывались о семействе великого военачальника с уважением и даже каким-то благоговением. О сенаторах они так никогда не отзывались. Может быть, их уважение передалось и самому Федору. И теперь Чайка собирался использовать эту любовь и уважение народа для того, чтобы как можно сильнее поколебать позиции сената в предстоящих сражениях. Затем и явился. Ганнибал напрямую не запрещал ему этого, хотя и предостерегал. «Боги высоко, — рассудил Чайка, принимая решение, — а Ганнибал далеко».
От размышлений его отвлек всадник, скакавший в клубах пыли навстречу общему потоку солдат, перетекавшему через холмы в сторону недалекого уже оазиса. На горизонте показались ровные линии финиковых пальм и несколько дорог.
— Впереди два больших имения, — сообщил, подскакав, посыльный от Амада, — поля, много людей. Гончарные мастерские. Никаких войск нет.
— Великолепно, — кивнул Чайка, остановив своего коня, — передай Амаду, чтобы охватил оба имения полукольцом с сотней своих всадников. А вперед пусть отправит людей Мазика. Они должны перекрыть путь к бегству всем, кто находится там.
А когда всадник скрылся в дорожной пыли, проговорил себе под нос:
— Пора начинать гражданскую войну.
Он ехал на коне в окружении нескольких офицеров, располагаясь в голове колонны африканских пехотинцев. Со своего места Чайка видел рослого Кумаха, который, не обращая внимания на жару, вышагивал перед строем своей первой хилиархии. Осадный обоз — владения Бейды — только показался на холмах далеко позади основной колонны.
Подозвав Кумаха и приказав ему выдвинуть к имениям на всякий случай половину хилиархии, Федор дернул поводья, устремившись вперед. Офицеры последовали за ним. Когда Чайка прибыл на место, затратив на это не более двадцати минут, то сразу увидел оба имения, едва поднявшись на холм. Отсюда открывался вид на плодородную равнину, аккуратно усаженную финиковыми пальмами и разделенную на две части проселочной дорогой. По обе стороны дороги, метрах в пятистах виднелись две виллы — в каждой сразу несколько зданий различного назначения. От шикарного дома хозяина с черепичной крышей до промышленных пристроек, которые, видимо, посыльный и называл гончарными лавками. В полях, изумленно глядя на появившихся невесть откуда всадников, стояли, бросив корзины и работу, многочисленные рабы. Кто голым по пояс, кто вообще в одной набедренной повязке. Авангард Федора Чайки из чернокожих нумидийцев виднелся по всем окрестным холмам. Рассредоточившись и охватив полукольцом долину, они ждали новых приказов, поскольку воевать пока было не с кем. Испанская конница окружила оба имения, согнав всех обитателей на площадь перед домом хозяев. Судя по шуму, что доносился даже сюда, среди захваченных были и сами хозяева жизни, давно не видевшие такого обращения.
— Начнем с правого, — просто решил Федор и дернул поводья.
Когда он, проехав сквозь шеренгу испанских всадников, очутился в имении, то увидел, как в центре большого двора, запруженного повозками и корзинами с только что собранными оливками, бесновался разодетый в дорогие одежды синего цвета мужчина преклонных лет. Он был окружен толпой своих слуг, которые жались к нему, со страхом поглядывая на окруживших дом всадников.
_ Что ты творишь?! Это земля сенатора Ганнона! — вскричал насмерть перепуганный плантатор в надежде испугать этим именем неизвестного ему военачальника испанцев, которым был сам Амад, молчаливо сидевший на коне. Но Федор с первого взгляда понял, что испанец еле сдерживается, чтобы не зарубить этого жирного плантатора.
Всадники Амада, направив копья на толпу, сдерживали ее на месте, но еще никого не убили. Видимо, никто и не сопротивлялся, кроме хозяина
— Ты ошибаешься, — поправил его Федор, приближаясь на коне к месту стычки, — с этого мгновения все здесь принадлежит Ганнибалу.
— Кому? — побелел от злости плантатор. — Чтобы я, сенатор Зирт Великий, младший брат Ганнона
