Последний параграф

— Неру, однако, не расположен был к юмору. Он вообще был более мрачным чем его старший товарищ.

— Ты никак боишься провести ещё один срок в тюрьме? — Ганди с улыбкой попытался подшутить над своим другом. Во время войны оба провели достаточно времени за решёткой, англичане освободили их ближе к концу, в последней безнадежной попытке обрести поддержку среди индийского народа.

— Ты сам прекрасно знаешь. — Неру не принял шутки. — Меня тревожат слухи, доходящие сюда из Европы.

— Ты хочешь сказать, что веришь им? — Ганди покачал головой в знак удивления и легкого упрёка. — В любой войне каждая сторона будет стремиться очернить своего противника, как только можно.

— Я надеюсь, что ты прав, и всё это просто слухи. Но, признаюсь тебе, мне было бы куда легче обсуждать, то что мы планируем сделать, если бы ты мог показать мне хотя бы одного офицера-еврея или солдата в армии, которая нас оккупировала.

— В армиях тех стран, кого немцы победили, евреев также трудно найти. Англичане, например, равно их не любят.

— Да, но все же у них можно найти евреев. А в Германии они официально поставлены вне закона. Англичане бы такого никогда не допустили. Этот закон вызывает только омерзение. Я думаю о том, что рассказывал этот человек, Визенталь, ну тот самый, который пробрался сюда из Польши через Россию и Персию, Бог его знает как ему это удалось.

— Его сказкам я не верю, — жестко сказал Ганди. — Ни одна нация не может действовать такими методами и продолжать существовать. Где найти таких людей, способных претворить эти ужасы?

— Azad Hind, — сказал Неру, имея в виду «Свободу Индии», девиз индийских частей в составе вермахта.

Ганди покачал головой. — Они всего лишь солдаты, и ведут себя так же, как и другие на их месте. Визенталь же рассказывает о совершенно другой жестокости, которая невозможна ибо самоё ее существование разрушит принцип государства, породившего её.

— Я искренне надеюсь, что ты прав, — задумчиво сказал Неру.

Вальтер Модель захлопнул дверь с такой силой, что его адъютант, расположившийся в прихожей за своим столом спиной ко входу в кабинет, вскочил в испуге. — Уф, на сегодня хватит, — сказал Модель. — Я хочу шнапса, хочу смыть это индийское послевкусие из глотки. Дитер, если хочешь, присоединяйся.

— Благодарю вас, mein herr, — майор Лаш отложил ручку в сторону и вышел из-за стола. — Иногда я думаю, что завоевать Индию было куда легче, чем ей управлять.

Модель устало закатил глаза: — Я изначально знал, что легче. Господи, да я бы предпочел спланировать и осуществить десять новых кампаний, чем сидеть тут и увязать в этом крючкотворном болоте. Чем скорее Берлин пришлет сюда чиновников, разбирающихся в колониальных делах, тем сильнее я буду рад.

Бар, казалось, был перенесен сюда из Англии. Полутёмный, тихий, с панелями орехового дерева, на стене висела доска для дартса, которую убирать почему-то не стали. За барной стойкой стоял сержант в серо-мышиной форме; несмотря на медленно вращающиеся лопасти вентилятора под потолком, температура была в районе 35 °C. Если сержант-бармен был для Лондона типичной картиной, то вот про зной такого сказать было нельзя.

Первый стаканчик Модель пропустил залпом. Второй он уже цедил, наслаждаясь качественным напитком. По телу медленно расходилась теплота, не имевшая ничего общего с вечерней жарой. Модель откинулся в кресле, сцепив пальцы. — Долгий выдался день, — сказал он.

— Так точно, mein herr, — поддакнул Лаш. — После наглости этого Ганди, любой день покажется долгим. Я редко видел вас в таком гневе. — Учитывая характер Моделя, такое заявление многого стоило.

— Ах, да, Ганди, — Модель казался скорее задумчивым, чем раздражённым; Лаш взглянул на него с любопытством. — Клянусь своим жалованием, этот индус стоит дюжины других.

— Фельдмаршал? — адъютант не пытался скрыть своего удивления.

— Он честный человек. Он сказал мне, что он думает, и он этого будет придерживаться. Я могу его убить — я, наверное, и должен его убить — но что он, что я будем знать истинную причину этого, то что я не передумаю. — Модель сделал ещё один глоток шнапса. Поколебавшись, и не будучи до конца уверен, стоит ли об этом говорить, Модель все же продолжил: — Знаешь, Дитер, после того как он ушел, мне было видение.

— Mein herr? — голос Лаша зазвучал встревожено.

Фельдмаршал, поняв тревогу адъютанта, сухо усмехнулся: — Нет, нет, Дитер, я не намерен публично заявить что отказываюсь от мяса, и надеть сандалии и рубище, сбросив свои сапоги, это я тебе обещаю. Мне просто показалось, что я — римский прокуратор, выслушивающий разглагольствования раннехристианского священника.

Лаш удивленно поднял брови. Такие настроение были абсолютно не в характере Моделя, напротив он был прямой как штык и резок, порой до грубости, к тому же материалист до мозга костей — в общем, обладал всеми качествами необходимыми генералу. Памятуя об этом, майор с осторожностью спросил: — И как, по вашему мнению, должен был чувствовать себя этот римлянин?

— Чертовски сбитым с толку, вот как! — ответил Модель, возвращаясь к своей обычной манере речи. — А поскольку ни он, ни его приятели не имели понятия как обходиться с этими фанатиками, то мы с тобой, Дитер, нынче христиане.

— Именно так, — майор потер подбородок. — Разве это плохо?

Модель рассмеялся и прикончил свой шнапс. — С твоей или моей точки зрения это хорошо, но я сомневаюсь, чтобы те римляне с нами согласились, равно как и этот Ганди не согласится со мной по поводу дальнейшего развития событий здесь. Но, по сравнению с древним прокуратором, у меня есть два преимущества. — Он поднял палец и сержант немедленно поспешил наполнить его стакан. Лаш кивнул бармену, чтобы тот налил и ему. Выпив, майор сказал: — Надеюсь, что так. Мы более цивилизованы и более опытны, чем римляне даже и могли помыслить.

Но Модель все ещё пребывал в своем полу-задумчивом настрое: — Разве? Мой прокуратор был настолько умудрен жизнью, что с терпимостью относился ко всему, и не узрел опасности в противнике, который так поступать не будет. Наш христианский Бог, однако, весьма бдителен и не потерпит конкурентов. А тот, кто служит национал-социализму, служит также и Volk, народу, и верен только ему. Тем самым, я невосприимчив к вирусу Ганди, как восприимчивы были древние римляне к вирусу христианства.

— Да, это имеет смысл, — согласился Лаш, после короткой паузы. — Я не думал об этом в таком ключе, но теперь вижу, что это так. А что за второе преимущество, которого не было у римского прокуратора?

Неожиданно лицо фельдмаршала стало жестким, а глаза блеснули холодом — именно так он выглядел когда вел свою Третью Танковую группу в атаку на Кремль. — Пулемёт, — сказал он.

Лучи восходящего солнца придали красному песчанику, из которого был построен Старый Форт, зловещий оттенок крови. Ганди нахмурился и отвернулся, прогнав это сравнение. Даже в этот рассветный час, воздух был теплым и влажным.

— Тебе не стоило сегодня приходить, — обратился к нему Неру. Джавахарлал снял свою пилотку, почесал начавшие уже седеть волосы и окинул взглядом толпу, собирающуюся вокруг. — Немцы своим приказом запретили собрания и за этот митинг они назначат тебя виновным.

— Конечно меня, кого же ещё? — ответил Ганди. — Не думаешь ли ты, что я пошлю своих последователей смотреть в лицо опасности, в то время как сам не дерзну сделать сие? Как я смогу возглавлять их после этого?

— Генерал не стоит в первом ряду атакующих, — ответил Неру. — Если мы потеряем тебя, как мы тогда сможем продолжить наше дело?

— В таком случае разве это дело стоит того, чтобы его продолжать, если погибнет лидер? Ладно, давай начнем.