Последний параграф

кучей разных приятных вещей. — Что случилось с этим, как-его-там? Наороджи, так? Если он лежит дома, страдая от похмелья, то уж, по меньшей мере, мог бы и предупредить нас.

— Я сейчас же соединюсь с офицером по связям с местным населением и выясню в чем дело, а также дам знать на кухню, чтобы вам принесли поесть. — Лаш набрал номер и заговорил в трубку. Чем дольше продолжался разговор, тем менее радостным майор выглядел. Когда он, наконец, повернулся к фельдмаршалу, выражение его лица было под стать Моделю: такое же холодное и ничего не выражающее. — Mein herr, никто из туземцев не вышел сегодня на работу.

— Что? Никто? — монокль Моделя впился ему в щеку. Модель помедлил: — Дитер, пусть плохая, но правда — скажи-ка откровенно, не скрывая ничего от меня, что там за жуткая эпидемия вспыхнула среди них?

Лаш опять позвонил офицеру по связям. Он покачал головой. — Ничего похожего на болезнь, mein herr, или, по крайней мере, — поправился он с осторожностью хорошего адъютанта, — ничего того, о чём не было бы известно капитану Векслеру.

Телефон на столе Моделя зазвонил. Модель вздрогнул. — Bitte? — недовольно проворчал он, смущенный тем, что он так прореагировал на звонок, хотя, кроме верного Лаша, видеть его было некому. Модель выслушал собеседника. Затем он рявкнул ответ и бросил трубку. — Это был наш начальник путей сообщения. Ни один из туземцев не пришёл на вокзал.

Телефон зазвонил снова. — Bitte? — на этот раз слово прозвучало как ругательство. Послушав полминуты, Модель огрызнулся, и бросил трубку на рычаг, не дав собеседнику на другом конце закончить фразу. — Эти чёртовы клерки также не появились в конторах, — закричал он на Лаша, как будто майор был в этом виноват. — Ей-Богу, я, кажется, знаю, что случилось с этими проклятыми аборигенами — передозировка Ганди, вот что!

— Надо было застрелить его там же, когда он возглавил этот бунт! — гневно воскликнул Лаш.

— И ведь не потому, что мы не старались этого сделать… — задумчиво протянул Модель. Теперь, когда он понял откуда идут неприятности, он опять начал мыслить как офицер Генерального Штаба. Воинская дисциплина брала своё. Модель поправил своего помощника ровным, немного задумчивым тоном: — Дитер, это был не бунт. Этот человек — искусный агитатор. Не имея в запасе ничего, кроме слов, он вызвал огромное возмущение в Англии. Между прочим, фюрер тоже начинал как агитатор.

— Да, но фюрер не колебался если надо было проломить кому-нибудь голову, чтобы подкрепить свои слова, — Лаш улыбнулся, припомнив кое-что, и поднял кулак вверх. Он был из Мюнхена, и на рукаве у него красовалась нашивка, свидетельство того что ее обладатель вступил в партию до 1933.

Модель фыркнул: — А Ганди, по-твоему, колеблется? Он просто действует по-другому: он, так сказать, проламывает голову изнутри, заставляя своих врагов сомневаться. Эти солдаты, которые согласились пойти под трибунал, но не исполнять приказа командира, у них же головы, считай, проломлены, не так ли? Не думай о нём как о политическом агитаторе, а скажем, как о командире русского танка. Он сражается так же яростно, как и русские танкисты.

Лаш задумался. Ему это явно не понравилось. — Но так воюют только трусы.

— Слабым не по плечу оружие сильных, — пожал плечами Модель. — Он делает то, что умеет и хорошо делает. Но я заставлю его сторонников засомневаться. Вот увидишь.

— Mein herr?

— Начнём с железнодорожных рабочих. Железная дорога сейчас для нас наиболее приоритетна. Составь список имён. Вычеркни каждого двадцатого. Пошли взвод по каждому из этих адресов, пусть вытащат этих бездельников на улицу и расстреляют там же в присутствии семьи. Если остальные не явятся на следующий день на работу, процедуру повторить. Повторять ее каждый день, до тех пор пока они не выйдут на работу или пока никого из них в живых не останется.

— Так точно, — Лаш заколебался. Наконец он спросил: — Вы уверены, что это необходимо?

— Дитер, у тебя есть идеи получше? У нас тут всего лишь дюжина дивизий, а у Ганди — целый полуостров. Я должен переубедить этих упрямцев, причем в сжатые сроки, что подчиняться мне куда как лучше, чем подчиняться ему. Подчинение — вот что важно. Мне глубоко плевать любят они меня или нет. Oderint, dum metuant.

— Mein herr? — майор был не силён в латыни.

— Пусть ненавидят, главное, чтобы боялись.

— А! — воскликнул Лаш. — Да, это мне нравится. — Он потёр подбородок в задумчивости. — Кстати о страхе, местные мусульмане не слишком-то любят индуистов. Я полагаю, что мы можем на них опереться в нашей охоте на Ганди.

— Вот это уже мне нравится! — сказал Модель. — Большинство ребят из нашего Индийского Легиона как раз мусульмане. Они знают людей, или знают людей, которые знают людей… И, — фельдмаршал цинично ухмыльнулся, — награда тоже не повредит. Так, подготовь приказы, и вызови сюда легион-полковника Садара. Пора уже этим шпионам браться за работу и если они её выполнят, что ж, возможно, тебе на погоны упадет ещё одна звезда.

— Благодарю вас, mein herr!

— С нашим удовольствием. Как я и сказал, ты должен её заслужить. До тех пор пока все идет заведённым порядком, со мной очень легко ужиться. Даже Ганди мог это сделать, если бы захотел. Все чего он добьётся — это гибели многих людей, только потому что он не хочет.

— Так точно, — согласился Лаш. — Если бы он способен был понять, что раз мы отбили Индию у англичан, то мы не собираемся разворачиваться и отдавать её тем, кто неспособен заявить на неё свои права.

— Дитер, да ты никак превращаешься в политического мыслителя? — рассмеялся Модель.

— Ха! Это вряд ли! — Но по глазам майора было видно, что он польщен.

— Мой дорогой друг, мой союзник, мой учитель, мы проигрываем, — с отчаянием произнёс Неру, после того как курьер, приведший их в этот дом, ушел. Они находились в каком-то безопасном убежище, за прошедшие дни они переходили из одного в другое уже много раз. — День за днём, всё больше людей выходят на работу.

Ганди медленно покачал головой, как будто движение причиняло ему боль. — Но они не должны! Каждый, кто сотрудничает с немцами, отдаляет день обретения своей свободы.

— Каждый кто не сотрудничает добивается пули для себя, — сухо ответил Неру. — У большинства нету такого мужества, как у тебя, махатма. Для одних это значит больше, чем для других. Некоторые и рады были бы оказать сопротивление, но они бы предпочли сделать это с оружием в руках, нежели придерживаться satyagraha.

— Если они возьмут оружие, они проиграют. Англичане не смогли победить немцев своими пушками, танками и самолетами; каким образом мы сможем? Более того, если мы начнем стрелять немцев тут и там, то дадим им прекрасный повод развернуться на нас в полную силу, именно этого они и хотят. Когда в прошлом месяце кто-то ночью подстерёг их лейтенанта, в отместку они послали бомбардировщики и сравняли с землей целую деревню. У них нет оправдывающих обстоятельств, когда они воюют против тех, кто избегает насилия.

— А они им и не нужны, — горько сказал Неру.

Прежде чем Ганди смог ему возразить, в лачугу, где они прятались, ворвался человек. — Вам надо бежать! — завопил он. — Немцы обнаружили укрытие! Они приближаются. Бегите за мной, быстрее! На улице стоит телега.

Неру схватил холщовую сумку со своими скудными пожитками. Для человека, привыкшего к хорошему, такая дикая жизнь беглеца была серьезным испытанием. Ганди же никогда не желал многого. Поскольку он ничего не имел, то его материальный вопрос не беспокоил. Он спокойно поднялся и пошел за человеком, предупредившим их об опасности.

— Скорее! — прокричал он; Неру и Ганди уже карабкались в его повозку, запряженную безразличными ко всему, горбатыми волами, сонно взиравшими на мир. Едва Неру и Ганди улеглись на дно повозки, возница принялся наваливать на них одеяла и соломенные коврики. Взобравшись на козлы, он воскликнул: — Inshallah,[18] мы успеем уехать отсюда раньше, чем придут немцы! — Он опустил бич на спины волов, те возмущённо замычали. Повозка