Свиридова. Адриан шел с таким беззаботным видом, словно направился куда-нибудь в тир стрелять по мишеням, а не ставить какие-то эксперименты на живых людях.
На проходной сидел охранник, который, увидев небрежный жест Панича, отвернулся и уткнулся взглядом в поверхность стола, на которой наличествовал журнал, изобилующий изображениями голых силиконовых дам.
Они поднялись на седьмой этаж, и в лифте Купцов снова недоуменно спросил:
– Куда мы, Адриан?
– Тебя это никоим боком не касается, – холодно ответил Кардинал. – Основной разговор будет вот с этим молодым человеком. – И он небрежно кивнул в сторону бледного, но спокойного Свиридова.
– Спать хочется, – глубокомысленно заметил Купцов и в подтверждение своих слов зевнул. – Всю ночь мечемся, как загнанные хорьки. Уже четвертый час, е-мое.
– Ничего, – не глядя на него, сказал Кардинал, – тебе недолго осталось.
Свиридову эта последняя фраза показалась довольно зловещей...
Они вышли из лифта и пошли по длинному темному коридору, который показался бесконечным, по всей видимости, не только одному Свиридову. Наконец повернули налево, и в конце коридора показался свет.
– Ну что, – сказал Кардинал, не оборачиваясь, – вот мы и пришли. Эй, Склифосовский, ты тут?
Произнося эти слова, он широко распахнул неплотно прикрытую дверь, через которую и просачивалась полоска молочно-белого слепящего света.
– Я здесь, Андрей Григорьевич.
Человек, появившийся на оклик Кардинала, бесспорно, не носил фамилию Склифосовский, но столь же бесспорным следует признать его несомненную принадлежность к искусству медицины. Он был невысок ростом, с реденькой полуседой бороденкой и в очках в изящной дорогой оправе.
– Это случайно не вы давали интервью корреспонденту РТР, в котором утверждали, что делали последнюю пластическую операцию Кардиналу, то есть мне? – с нахальным видом спросил Свиридов.
– Как же, именно он, – засмеялся Панин. – Ну как, Владимир Антонович, он был убедителен?
– Более чем.
– Других не держим, – картинно заявил тот. – Ну что, Александр Егорович, вы все подготовили, как я просил?
– Конечно. Но не забудьте, Андрей Григорьевич, что я говорил: у нас нет надлежащего оборудования, а у меня мало подобного опыта. Так что...
– Не журись, эскулап, – перебил его Адриан, – тебя никто не просит воссоздавать Аполлона Бельведерского во плоти. – Произнося имя древнегреческого бога, он усмехнулся: наверно, вспомнил профессора Бланка. – Тем более что тебе только бутафорию навести, все равно в расход...
– Но все-таки это не Детройт или Филадельфия, где Кардинал, по всей видимости, делал себе последнюю операцию на самом деле, – сказал Свиридов.
– Почти угадал, – ответил Панин. – Чикаго. Александр Егорыч, забирайте.
Владимир искренне полагал, что материал для «проб пера», так сказать – это он. Однако, к его удивлению, доктор даже не посмотрел в его сторону, а взял за руку одного из телохранителей Кардинала и повел за собой. Только сейчас Свиридов отметил, что между этим парнем и им самим немало сходства. В его мозгу, как молния, мелькнула догадка.
Но не сказал вслух.
– Купцов, остаешься за старшего, – сказал клюющему носом капитану Панин. Потом внимательно посмотрел на него и погрозил кулаком:
– Смотри у меня... проспишь, не сносить тебе головы! – Он взглянул на часы и добавил: – Сейчас половина четвертого... Так вот, в пять вы должны быть в «Менестреле». Я думаю, ты знаешь, где меня там искать.
– Так точно, товарищ подполковник! – вытянулся Купцов и краем глаза посмотрел на Свиридова: произвела ли его выходка впечатление или нет?
Они сидели друг против друга в огромном пустом зале на втором этаже ночного клуба. Где-то внизу грохотала музыка, но сюда она доходила слабыми резонирующими отголосками.
Чуть поодаль, в углу, на роскошном диване, сидела и пила вино девушка, за судьбу которой Свиридов еще несколько часов назад испытывал определенное беспокойство, но оказалось, что оно было напрасным. Ольга сделала свой выбор...
– Вот Ольга, – негромко говорил Кардинал, не отводя от нее сверкающих темных глаз, – она относится к категории женщин, у которых любовь к мужчине помогает переступать не только через семейные узы, но и через трупы. Даже если это труп ее брата.
– Так за что же ты приказал убить Горбункова? – спросил Свиридов и хватил здоровенный глоток кальвадоса, который принесли ему по заказу Кардинала. – Ведь он был такой мелкой сошкой... и вряд ли мог помешать столь мощной организации, как твоя.
– Спасибо за комплимент. Конечно, я мог бы воздействовать на него иными методами, но он сам выбрал то, что случилось. Этот паразит постоянно лез не в свое дело. Мои ребята дали ему понять, что он никто, но этот идиот не унимался. Я никому не навязываю смерть, люди сами тянутся к ней, не осознавая, что делают последний выбор.
– Так что же он все-таки сделал? – недоуменно спросил Свиридов.
– Он залез в бумаги Морозова, где наткнулся на фальшивую документацию на квартиры, – сказала из угла Ольга, – и всякие другие бумажки... В общем, он понял, что бизнес «Аметиста» не такой чистый и пахнет откровенной уголовщиной.
– Я не желал его смерти, – произнес Панин. – Просто Морозов позвонил Купцову, а тот, недолго думая, потащил его в «Менестрель» на разъяснительную беседу и так увлекся, что не заметил, как Горбунков отдал богу душу. Он перепугался и позвонил мне... Я велел выждать, а утром позвонила Ольга, сказала, что мать волнуется и пошла к тебе, Свиридов, за помощью, благо ты брат ее соседа. Тогда я сделал контрвыпад и велел доставить труп Горбункова на твою новую квартиру. Я долго думал, как привлечь тебя к участию в моем театральном представлении с терактом на территории комбината, а тут вдруг все так замечательно сложилось! Ну, а дальше ты знаешь...
Кардинал перегнулся через стол и негромко добавил:
– Я и с Ольгой-то познакомился в основном потому, что она соседка твоего брата. Нащупывал плацдармы, так сказать, совмещал полезное с приятным.
Свиридов допил кальвадос, а потом печально усмехнулся и пощупал двумя пальцами пояс с вмонтированным в него пластитом и произнес:
– Но главного-то ты мне не сказал... зачем все это тебе? Почему ты начал вокруг меня и Фокина эту свистопляску?
– А я тебе уже говорил, – отозвался тот, – тогда, во второй камере подвала.
– Этот бред про заказ чеченцев... типа кровная месть за убитого Дудаева? Но это же чушь, нелепица... приключенческая литература для бедных.
– Не знаю, как насчет приключенческой литературы, но все остальное сказал и я, когда совет полевых командиров постановил дать мне заказ на смерть всех пятерых, причастных к этому делу. Пятерых, подорвавших Дудаева. Мне сказали: сынок, это твоя кровная месть... твоя мать носила фамилию Дудаева, и ты обязан выполнить свой долг.
– Альтруист, – сказал Свиридов, саркастически усмехаясь. – Только ошибочка вышла. Осталось не пятеро, а только трое причастных к этой операции. Окрошевский и Чекменев погибли.
– Да, трое, – глухо сказал Кардинал. – Виноградов убит в перестрелке с частями генерала Дустума два года назад. Он служил у талибов наемником. Все верно... трое.
– Виноградов убит? Тогда получается, что не трое, а двое, – сказал Свиридов. – Я и Фокин.
– Трое, – упрямо повторил Кардинал.
– А кто же третий? Окрошевский убит еще во время той операции, Виноградов убит в Афганистане, Чекменев...
– Вот именно, – перебил его Кардинал. – Капитан ГРУ Андрей Чекменев. – И, сделав несколько
