Диме:
– На, пожуй немного, а то кони двинешь – придется твой труп на органы продавать.
Дима вздрогнул и внимательно посмотрел на хозяина, не понимая, просто ли тот шутит или что-то имеет в виду.
– Кому продать? У вас что, покупает кто-то?
– Да не, это так, народ в деревне болтает, что приезжали пару лет назад к ним люди какие-то и деньги предлагали за то, чтобы почки у них отрезать. Приглашали в больницу, где операцию можно было сделать и денег получить.
– И где эта больница? – холодея, спросил Дима.
– Кто его знает – я ж в той деревне не жил. Может, в области где, а может – в городе.
Красников задумчиво жевал подмерзшее сало и смотрел на хлопочущего по дому Митяя.
– Дядь Митяй, – сменил тему Дима. – А что это у вас тут за санаторий поблизости? Богатый такой.
– «Сосновая шишка», что ль? Шишка и есть. Там всяческие шишки от ожирения и других профессиональных гадостей лечатся. А что?
– Да так, – махнул ложкой Дима.
– Богатый санаторий, – мечтательно продолжал стрелочник. – У меня там сестра, старуха, работала техничкой. Так говорит, там фу-ты ну-ты: все тебе деревянное, везде чистенько, туалеты беленькие... И персоналу униформу выдавали – красивую такую, она мне показывала. А что? Мы не жалуемся. С той поры, как эту «Шишку» построили, вся округа зажила припеваючи. Кто на работу устроился туда, кто молоко, да мясо, да овощи какие туда продавал втридорога...
Неторопливая речь Матвеича текла размеренно и спокойно и вызывала желание отдаться ее темпу и снова уснуть. Но Дима, тряхнув головой, избавился от сонного наваждения и спросил:
– А отчего ж сестра уволилась, если ей там так нравилось?
– Уволилась? С чего ты взял? – удивленно спросил хозяин, будто сам выходя из какого-то транса.
– Да ты сам мне сказал – работала. Значит, теперь не работает, правильно?
– Ишь ты, зелье! Какой наблюдательный, – прищелкнул языком Матвеич. – Да нет, заболела у меня она два дня назад – встать не может. Вот и не вышла на работу. Теперь уж точно – уволят. Там с дисциплиной строго. Если б подменить ее. Так я занят, а детей у нас с ней нет – оба бобыли.
Он сокрушенно вздохнул и махнул рукой, показывая, как ему жаль пропадающих денег.
Дима приподнялся на подушке:
– Так давайте я за нее поработаю. И вам отплачу – деньги вам, по-честному.
– Куда ты! – насмешливо махнул рукой Матвеич. – Вон, рассопливился весь. Да и не сумеешь ты – поди, в жизни тряпки половой в руках не держал.
– Ну, это вы бросьте! Я убираться лучше, чем любая девчонка, могу! – загорячился Красников: это был шанс.
Старик посмотрел на него, покряхтел, покачал головой, вытащил из пачки «беломорину» и задумался.
– Можно попробовать, – наконец протянул он, утопая в сизом дыму. – Попытка – не пытка. Авось выручишь стариков. Но это – завтра. А сегодня давай отсыпайся. Если завтра рожа у тебя такая же красная будет – никаких тебе профессий. Будешь, как миленький, лежать у меня под одеялкой.
Он погрозил Диме пальцем, как маленькому ребенку, и стал натягивать свой ватник.
– Пойду воронежский встречу, – пробормотал он и снова вышел на улицу, прихватив с собой фонарь.
Не тут-то было – темные силуэты преградили мне путь. Я почувствовал неладное и внутренне подобрался. Сделал шаг в сторону – эти двое тоже переместились. Я пытался всмотреться в лица подходящих ко мне людей, но в наступающих зимних сумерках это было совершенно невозможно. Оставалось одно – приготовиться, встать спиной к стене.
Как я и предполагал, мужики подошли ко мне и без лишних банальных слов про «закурить» начали меня бить. Надо сознаться, у них это получалось неплохо. Несмотря на боксерскую сноровку, я пропустил пару чувствительных ударов уже на первых минутах и почувствовал, как мои глаза начинает заволакивать знакомая красная пелена.
Я дрался, как лев. Или – как волк, на которого напали охотничьи псы. Я сразу понял, что меня бьют не для того, чтобы избить. Меня бьют, чтобы стереть с лица земли совсем, убить. Главное, понял я, не упасть. Иначе – хана.
Тут один из противников на время потерялся, а потом вместо него возникла рука, которая летела мне в висок с огромной скоростью, поблескивая тяжелым металлом кастета на конце. Его тусклый блеск возле моего лица и был последним, что я увидел, перед тем как мое сознание померкло.
При дневном свете здание выглядело не так внушительно, но зато было приятней на вид. Псевдонародный стиль, который в последнее время так полюбился всем богатым власть имущим: деревянная резьба, «конек» на крыше, кружевные наличники, деревянное крыльцо, высота которого предполагала у жителей исполинский рост.
Стоя перед воротами здания, вокруг которого так недавно Дима кружил, как голодный волчонок, он испытывал какое-то странное возбуждение и ноющий страх.
Дядя Митяй, который взялся сопровождать его, настойчиво жал на звонок и материл охранников на чем свет стоит. Наконец окошечко в воротах открылось, и в него выглянула недовольная сытая рожа:
– Тебе, дед, чего? – сладко зевая, спросила она.
– Открывайте, черти! Совсем, что ли, опупели – своих не узнаете?
Глаза рожи прояснели.
– А, Матвеич! Привет, привет! Только самогон у нас еще с прошлого раза остался – не нуждаемся.
– Да я по делу, телячья ты башка! Антонина моя прихворнула – вот, племянника привел подсобить.
Охранник окинул «племянника» недоверчивым взглядом, хмыкнул и сказал:
– Ну, проходите тогда.
Он захлопнул окошко и открыл калитку где-то сбоку. Матвеич и Дима просочились туда.
– Только тихо мне: господа еще спят, – строгим шепотом сообщил охранник.
Матвеич отмахнулся от него: мол, без тебя здешние порядки знаем. Они обогнули здание и вошли через черный ход.
Пройдя сквозь полутемные коридоры, они добрались до двери, на которой было написано: «Кастелянша». Матвеич громко постучал, и ему открыла полная миловидная женщина в темно-синем платье с воротником-стойкой.
– Привет, Ильинишна! Вот, работника тебе привел. Парень хоть и угрюмый, но работящий. Племянник мой, – пояснил он, поймав вопросительный взгляд. – Вместо Антонины пока будет. Ты ему расскажи, как и что, а я пойду, пожалуй. А то нарвешься на вашего управляющего – ругаться будет.
Дядя Митяй махнул рукой и оставил Диму наедине с кастеляншей.
– Ну, пошли, – невозмутимо сказала она и пошла по коридору, плавно покачивая бедрами.
Дима безмолвно последовал за ней.
Я очнулся от боли, источник которой было очень трудно определить. Боль была везде – вот единственное ее определение. Под щекой что-то липкое и теплое, во рту – солоно от набравшейся крови. Чьи-то прохладные руки сжимали мне шею – видимо, от их прикосновений я и пришел в себя.
Я с трудом разлепил один глаз и увидел два силуэта. Рванулся было встать, но боль в боку не позволила мне даже пошевелиться. Я мысленно попрощался со своей молодой жизнью.
Вдруг женский голос сказал:
– Он, кажется, очнулся! Давай попробуем его вытащить отсюда на свет.
– Может, не стоит? Смотри, как его отделали, – у него может быть что-нибудь сломано. Но пульс вроде восстановился, – возразил ей мужской голос, и рука исчезла с моего горла.
Я с облегчением вздохнул: это были не мои враги, явно. Полез в карман и достал блокнот. Вытащив из него визитку, протянул своим спасителям:
