Чтобы лучше понять роль, которую играет в философии Канта идея беспристрастности, следует обратиться к альтернативной формулировке категорического императива.
Несмотря на то что данная формулировка выражает по сути то же самое правило, называется она несколько иначе — практическим императивом: «Поступай так, чтобы все люди, включая тебя самого, были для тебя не только средством, но в то же время и целью». Попробуем разобраться в том, что это значит.
С самого начала ясно одно: Кант предлагает поступать со всеми людьми так, как если бы они были не только средством, но и целью. Но что значит обращаться с людьми как со средством? Давайте прежде всего разберемся с тем, что такое средство. По сути своей это нечто такое, что мы используем для достижения цели. Так, например, лекарства — это средство, позволяющее нам достичь поставленной цели, а именно — выздороветь. И гоночные машины тоже будут средством; только с их помощью мы рассчитываем достичь совсем иной цели — испытать захватывающее ощущение скорости или произвести впечатление на противоположный пол. Деньги тоже будут средством, ибо позволяют приобрести то, что нам необходимо. При этом все средства обладают определенного рода ценностью — но лишь в той степени, в которой помогают нам достичь поставленной цели. Подобную ценность принято называть вспомогательной.
Все, что служит средством для достижения определенной цели, обладает вспомогательной ценностью.
И потому обращаться с человеком как со средством означает обращаться с ним таким образом, как если бы он был инструментом, позволяющим реализовать ваши желания. Обращаться же с ним только как со средством означает попросту использовать его в своих интересах. С вашей точки зрения, такой человек будет простофилей, пешкой, марионеткой, лакеем — короче говоря, простым инструментом. Вполне естественно, что в связи с этим возникает вопрос о ценности такого человека. Так что если кто—то служит для вас обычным средством, таи ценен он лишь постольку, поскольку помогает вам в достижении ваших целей.
Но люди, по утверждению Канта, не просто средства. Каждый из нас ценен сам по себе. Отчасти это связано с тем, что у каждого из нас есть свои цели, планы, интересы, намерения, которые невозможно свести к интересам, планам и намерениям других людей. И эти независимые интересы определяют нашу истинную ценность. Ее принято называть внутренней ценностью человека. И потому, согласно Канту, мы не только средства, но еще и цели. Каждый из нас обладает не только вспомогательной, но и внутренней ценностью.
Если мы желаем следовать практическому императиву Канта, то к каждому, включая самих себя, должны относиться не только как к средству, обладающему вспомогательной ценностью, но и как к цели с ее внутренней значимостью и неоспоримой ценностью. Те люди, которые читали Канта не слишком внимательно, ошибочно полагают, что этот императив помешает им заключать коммерческие сделки. И действительно: если я нанимаю водопроводчика, чтобы он прочистил трубу, разве я не обращаюсь с ним как со средством, которое должно способствовать достижению моих целей? Разве не представляет он для меня в этом случае лишь вспомогательную ценность? Да, разумеется, я обращаюсь с ним как со средством — но не только. Согласно практическому императиву, нет ничего плохого в том, чтобы осуществлять при помощи других людей свои намерения. Плохо, когда мы начинаем использовать этих людей, не замечая присущей им внутренней ценности. Так, нанимая водопроводчика, я не обращаюсь с ним исключительно как со средством — во всяком случае, до тех пор, пока плачу ему за работу.
Итак, согласно Канту, мы имеем право обращаться с другими людьми как со средством, но — и это самое главное — не только как со средством.
Не менее важна для практического императива идея беспристрастности. Любой человек заслуживает того, чтобы в нем видели не только средство, но и цель. Это верно как для вас, так и для всякого другого. Например, если ваши отношения с партнером складываются таким образом, что вы цените себя лишь потому, что содействуете целям этого человека, то вы рассматриваете себя исключительно как средство, но не как цель. А с точки зрения практического императива это совершенно недопустимо — точно так же, как использовать других только в качестве средства, забывая о присущей им внутренней ценности.
Итак, основная идея практического императива — это идея беспристрастности. Все мы заслуживаем равного к себе уважения: и как цели—в–себе, и как средства, способствующие реализации намерений других людей.
Таким образом, Кант создает систему нравственности, основанную на понятиях последовательности и беспристрастности. Нравственность немыслима без последовательного отношения к другим людям, а это, в свою очередь, требует от нас полной беспристрастности: каждый человек заслуживает равного к себе уважения, будучи не просто средством, но и целью—в–себе.
Величайшее благо для максимального количества людей
Еще один способ раскрытия основополагающих концепций последовательности и беспристрастности неразрывно связан с теорией нравственности, известной как утилитаризм. Среди наиболее известных приверженцев этой теории мы можем назвать английского философа восемнадцатого века Иеремию Бентама и английского философа девятнадцатого века Джона Стюарта Милля. Утилитаризм во многом отличается от системы Канта. Основное отличие состоит в том, что утилитаризм ставит во главу угла последствия наших поступков. Согласно этой теории, нравственность или безнравственность поступков определяется исключительно последствиями, к которым приводят наши действия, и ничем более. Кант же, напротив, был деонтологистом: с его точки зрения, нравственность или безнравственность поступка определяется лежащим в его основе принципом действия — иначе говоря, намерением, приведшим человека к совершению данного поступка. Наверняка вы слышали утверждение: «Дорога в ад устлана благими намерениями». Так вот: утилитаристы с этим бы согласились, а Кант — ни за что.
Но, несмотря на значительную разницу между двумя теориями, обе в значительной степени опираются на понятия последовательности и беспристрастности. Правда, для сторонников утилитаризма понятие беспристрастности несколько отличается от того, каким привыкли оперировать деонтологисты. Большинство классических форм утилитаризма исходит из предположения, которое берет свое начало в концепции гедонизма, а именно: наша конечная цель — это счастье. В основе такого предположения лежит идея о том, что счастье — единственное, чего мы на самом деле добиваемся, тогда как все остальное (деньги, дома, машины, друзья) нужно нам лишь постольку, поскольку мы считаем, что это может сделать нас счастливыми. К счастью же мы стремимся не потому, что это поможет достичь нам какой—то иной цели — оно просто необходимо нам, необходимо само по себе. И потому гедонисты утверждают, что счастье — наша конечная цель, единственная вещь, обладающая внутренней ценностью. Ценность же других вещей мы можем определить лишь как вспомогательную, ибо они не более чем средство к достижению счастья. В этом заключается главный принцип гедонизма — системы взглядов, берущей свое начало в Древней Греции.
Эту гедонистическую идею утилитаризм выводит на социальный план, из—за чего его нередко называют общественным гедонизмом. Допустим, мы решили, что счастье — наша конечная цель, то единственное, что обладает внутренней ценностью. Оно стоит для нас на первом месте. А вот чье это счастье и когда оно должно прийти — это, можно сказать, дело десятое. И потому, согласно утилитаризму, мы просто должны стараться наполнить наш мир счастьем. В этом заключается наша главная цель, по сравнению с которой все остальное второстепенно.
Таким образом, счастье каждого отдельно взятого человека не более и не менее важно, чем счастье любого другого человека. И потому в любой ситуации нравственно оправданным будет такое поведение, которое поможет сделать счастливыми как можно больше людей.
Та же идея находит свое отражение в словах знаменитого утилитариста Иеремии Бентама: величайшее благо для максимального количества людей. Все наши действия должны быть направлены на то, чтобы счастье стало уделом возможно большего количества людей.
Не менее важна для утилитаризма и идея беспристрастности. Счастье — вот цель и смысл всех моих поступков. Но чье это будет счастье — мое или ваше, — не столь уж важно.
