дать соответствующий запрос в ...ский ЗАГС Центрального округа Москвы... Так вот, в данный момент гражданка Смоленцева состоит... как бы это так помягче выразиться... на довольствии у гражданина Котова Фэ Гэ.
– То есть?
– То есть она его официальная любовница. Ну... так сложилась жизнь. Мы не виделись с ней три года... ну и вот встретились. Теперь вам кажется странным, гражданин следователь, что я не поехал с Алисой на ее виллу, а вместо этого выбрал достаточно уединенное и тихое место? Кажется странным то, что я не захотел нарываться на любезность со стороны господина Котова? – Странно только то, что в этом, как вы выразились, Свиридов, уединенном и тихом месте вы обнаружили Елену Котову с тяжелым огнестрельным ранением. Странно еще и то, что, по всей видимости, это именно Котова стреляла в вашу жену, которую мы, кстати, уже поместили в больницу.
– При следственном изоляторе?
– Нет, но к ней приставили охрану, и уже приехал следователь и ведет параллельный допрос. Так что будет интересно сверить данные, полученные от вас и от нее. Быть может, тогда и прояснится, кто стрелял в Лену Котову.
Свиридов откинулся на спинку стула и сказал:
– Это уже дело следствия – выяснить, кто стрелял в Лену Котову. Она сама сказала, что это не я. Кроме того... я так понимаю, что вы подозреваете Алису... но ведь не у Алисы в руках был пистолет с глушителем и не Алиса стреляла из него.
– Разберемся.
– А что с этим журналистом – Маркиным?
– Мне кажется, что вопросы задаю тут я...
Допрос продолжался несколько часов, а потом Владимира – неожиданно для него самого – выпустили на свободу.
Интересно, почему?
Глава 10
Наследство Лены Котовой
Владимир пришел домой, в свою калининградскую квартиру, примерно в шестом часу утра.
Квартира не была пуста: в ней был Афанасий Фокин (у которого, впрочем, были ключи, благо он снимал эту квартиру вместе со Свиридовым) и – вот это был совершеннейший сюрприз – Мосек.
Журналист сидел у телефона, раскачиваясь взад-вперед, и усиленно нажимал на кнопки. Судя по всему, он никак не мог дозвониться, потому что на его подвижной выразительной физиономии плавало выражение недоумения, досады и медленно закипающей злобы.
В тот момент, когда Владимир вошел в прихожую, Фокин, заикаясь, говорил:
– И что... мусора закатали Володьку в КПЗ? Так ты толком можешь объяснить, куда именно?
– Да погоди ты, – махал на него рукой Мосек и снова терзал многострадальный телефонный аппарат.
– Куда ты звонишь? – спросил, входя, Свиридов.
– В Мос... тебя уже выпустили?! – воскликнул Мосек, но его голос, пусть не самый тихий и слабый, был тут же перекрыт басовым рыком Афанасия Фокина:
– А-а-а... явился... полковничек!!!
– Почему полковничек? – бесцветным голосом осведомился Владимир.
– Потому что... Ну помнишь, ты ходил и пел песенку про то, что «полковнику никто не пишет, полковника никто не ждет»? Больши-и-ие га-ра-да... пусты-ы-ые па-ез-да! – пропел Фокин.
– Это такая книга Маркеса, – встрял Мосек, – почти моего однофамильца. Он – Маркес, а я – Маркин. Повесть «Полковнику никто не пишет».
– А куда ты звонишь? – переспросил Свиридов.
– В Москву. Брату. А что?
– Так тут же межгород отключен.
– Это почему же?
– Потому что квартира не моя собственная, а съемная. Потому что те, кто сдает квартиры, всегда отключают межгород, – ответил Владимир. – Мало ли что. Заплатит такой продуманный съемщик за месяц вперед, а потом как позвонит в Нью-Йорк или Мельбурн, наговорит на несколько «штук» баксов и преспокойно съедет. А потом придут этакие замечательные счета, для оплаты которых впору квартиру продавать, ту самую, с которой звонили.
– Что же ты там набедокурил, Володька? – произнес Фокин, наливая Свиридову полстакана водки. – Вот Славик говорит, что ты влез в дерьмо, разведенное вокруг дела о похищении кашалотовской дочуры... Я, грешным делом... Ну, по пьяной лавочке... подумал, что это ты и устроил этот милый киднепинг.
– Что ты несешь, Афоня? – недовольно проговорил Владимир.
– Ну-ну, не кипятись. Просто, судя по всему... по телеку тут шумели репортеры в криминальных сводках, да и базары в ресторане сегодня были у братков... работал очень приличный профессионал. Припухли котовские-то. А тут еще ты тащишь эту Котову с «огнестрелом» в больничку. Поневоле подумаешь черт-те что...
– Ты считаешь меня за идиота? Если бы я спер эту девку, разве стал бы я ее мочить, а потом, боже упаси, волочь в больницу?
И Владимир молодецки опрокинул в рот стакан водки.
Фокин икнул и, прикрыв один глаз, загадочно посмотрел на Владимира. Только тут Свиридов увидел, что Афанасий безобразно пьян.
Как, кстати, и Мосек.
– А эту надежду мировой журналистики ты где надыбал? – спросил Владимир, косясь на Маркина, который снова беспорядочно тыкал пальцами в кнопки телефона. Верно, он уже позабыл, что говорил ему об отключении межгорода Свиридов. – Что он тут делает?
– А... это я уже не очень помню. Эй, Славик, ты как сюда попал-то? А, ну да, – хлопнул ладонью по столу Фокин, – это безобразие со стороны производителей местной водки: их изделие так память отбивает... навзничь! В общем, журналистик этот торчал у нашего подъезда, а как меня узрел, так разве что на шею не кинулся.
– Почему?
– А он боится, что на собственной квартире его заметут кашалотовские удальцы.
– А тут – отсидочная хата, – скептически откомментировал Владимир. – Ну да ладно... если уж я с самого начала в его благодетели записался, так пусть тут торчит. Тем более что его брат знаешь кто?
– Кто?
– Павел Евстафьев. Помнишь того адвоката, который помог одному из моих московских боссов...
– А, ну да! – воскликнул Фокин. – Это было, если не ошибаюсь, еще в девяносто девятом. Тогда я работал в службе безопасности нефтяной конторы... «Сибирь-Трансойл», по-моему. Этот Павел Евстафьев... да, серьезный человек, я помню. Значит, он твой брат? – с недоверием на широком лице повернулся он к Моську.
– А ты что, сомневаешься?
Фокин неопределенно пожал плечами:
– Да нет... только вот что-то ты однофамилец всяких там Маркесов – Маркин...
– Не всяких, а Габриэля Гарсиа Маркеса, лауреата Нобелевской премии!
– Да знаю я... а брат твой – Евстафьев.
Маркин, тяжело вздохнув, пустился в долгие и витиеватые объяснения, почему его знаменитый брат не носит одной с ним фамилии...
Свиридов сидел на кухне и судорожными глотками пил ледяной чай, который неизвестно зачем какой-то идиот поставил в холодильник.
В который раз в своей жизни он попал в гордиев узел обстоятельств, мотивов, фактов, которым если и мог найти какие-то объяснения, то сам недоумевал, какими же нелепыми и жуткими они, эти объяснения,
