иди же скорее, я тебя поцелую.
От нее, как и прежде, пахло духами «Мицуко», она была так же подтянута и аккуратно причесана, с превосходным маникюром. Но желания рыдать у нее на груди как-то не возникало.
– Дай-ка я на тебя погляжу. Ну что ж, ты хорошо выглядишь, не расплылась, форму держишь, молодец. Стиль у тебя появился…
– Ты тоже заметила, мама? – обрадовался отец.
– А ты, Мальвина, совсем не изменилась, просто чудо какое-то!
– Слышишь, Юра, она зовет меня Мальвиной! – улыбнулась она.
Моя бабка требовала, чтобы я звала ее по имени, слово «бабушка» приводило ее в ярость, но поскольку волосы у нее и тогда были седые, а она еще их слегка подсинивала, я называла ее Мальвиной.
– Ты не голодна, Дина?
– Нет, что ты, мы же после обеда…
– Хорошо, пойдем ко мне наверх, поговорим по душам.
Говорить по душам в ее кабинете не хотелось. Она сидела в своем ампирном кресле, совсем как тогда, когда в последний раз напутствовала меня перед отъездом за границу. «Динуша, пойми, перед тобой открывается мир! Ты сможешь путешествовать, жить, где вздумается, к тебе там будут относиться с должным уважением, а не сочувственно или презрительно, как относятся к нам, когда удается вырваться за пределы нашей тюрьмы. Ты не можешь себе представить, как унизительно выезжать за границу либо вместе с целым стадом, либо под чьим-то присмотром, но всегда без копейки… Помню, кто-то рассказывал, как покойный Дмитрий Дмитриевич Шостакович, величайший композитор нашего времени, будучи в Вене, попал на какой-то вечер, где все что-то давали на благотворительные цели, а у него в кармане не было ни гроша и он вынужден был снять с себя часы и бросить в общий котел! Чудовищно! Правда, говорили, он устроил потом грандиозный скандал, не то в посольстве, не то в Министерстве культуры. И это Шостакович! Они, вероятно, хотят, чтобы мы чувствовали себя за границей максимально плохо… А ты сможешь жить как белый человек!» Разумеется, она во всем была права, только я не хотела понимать… Мне казалось, что я им просто в тягость – дурацкие юношеские комплексы, максимализм, путаница в башке. Они советовали, подвигали, нашептывали – мне во благо, а я обиделась. Обиделась на десятки лет. Наверное, это плохо, но каяться тоже не хотелось… Они ведь смирились с тем, что я обиделась. От всех этих мыслей и чувств заболела голова.
– Знаешь, когда я представляла себе, какой ты будешь в зрелые годы, я видела какую-то другую женщину. Более русскую обликом, что ли… А ты иностранка. Не будь ты моей внучкой, увидев тебя на улице, я бы сразу сказала – это иностранка.
– Я и есть иностранка, никуда не денешься… Двадцать три года, большая часть жизни.
– Вот и хорошо! Тебе, вероятно, кажется, что мы тут все преуспеваем, Москва стала элегантным городом… Но, во-первых, Москва это не вся Россия, а во-вторых, видела бы ты, что было в конце восьмидесятых, начале девяностых… Разруха, ужас, крысы на улицах, толкучки у станций метро, прилавки пустые, талоны на все… А сколько народу не вынесло этой ломки, сколько спилось, впало в нищету, потеряло даже те крохи, что удалось скопить за долгую жизнь. А ты спокойно жила в Европе. Допускаю, у тебя были жизненные драмы, а у кого их нет?
– Мальвина, зачем ты произносишь этот монолог?
Она немного смутилась:
– Знаешь, твое появление застало меня врасплох…
– Я хотела тебя предупредить, но папа…
– Твой отец обожает подобные сюрпризы! Ну, Бог с ним, его уж не переделаешь. А как тебе его мадам?
– Не разобралась, но с виду вполне…
– А у тебя есть дети, муж?
– Нет, ни детей, ни мужа. Он умер, но не потому что я его отравила.
– Да, такой слушок прошел, – хмыкнула Мальвина. – Но я ни на секунду не поверила.
– Спасибо за доверие.
– К чему эта ирония?
– Да нет, все нормально. Ты мне лучше вот что скажи… У тебя ведь есть еще одна внучка…
Мальвина порозовела.
– Да, Нелли… Фантастически красивая девочка! Хочешь с ней познакомиться?
– Хочу!
– Я дам тебе ее телефон.
– Телефон? – удивилась я. – Она что, у вас не бывает?
– Нет, знаешь ли… Она затаила обиду… Ее мать так настраивает.
– Если мне не изменяет память, ты в ее матери души не чаяла.
– О, люди так неблагодарны… Наташа из милой девочки превратилась в злобную хищницу, которая только и ждет, что мы с Юрой умрем, и ей достанется половина наследства… Но в таком случае ей придется отравить Аришу, ох, извини…
– Нет-нет, ничего, я привыкла уже… Так зачем ей травить Аришу?
– Ну, потому что по закону жена, кажется, наследует две трети, а оставшуюся треть делят между детьми. Но она не дождется, Юра составил завещание…
– Послушай, Мальвина, я не хочу все это знать, меня это ни в какой мере не касается, тем более что, насколько я понимаю, меня уже тут в списке детей не числят. Но не волнуйся, мне ничего не надо! С меня вполне хватит того, что у меня есть, а разговоры о таких вещах вызывают аллергию, уж не обессудь.
– Да-да, ты совершенно права, просто я очень любила Нелли, а она не желает и слышать о нас…
Я хотела спросить, не кажется ли ей странным, что вот и вторая внучка не хочет слышать о них, но не стала. Зачем, она ведь такая старая… Вблизи видно, какие у нее старческие руки в коричневых пятнах и сколько уж ей осталось…
– Динуша, ты вот сказала, что тебя не числят в списке детей… Ты на что-то рассчитывала?
– Побойся Бога, мне абсолютно ничего не нужно от вас, но я ведь существую, а вы сначала выкинули меня де-факто, а потом и де-юре… Это немного обидно, но пусть это будет моим самым большим огорчением в жизни. Живите спокойно. Мне ничего, повторяю, ничего не нужно.
Она решительно поднялась, подошла к секретеру красного дерева, достала что-то из ящика.
– Подожди, я на минутку.
Ее не было минут пять. Вернувшись, она подошла ко мне и протянула чуть потертый бархатный футляр.
– Вот, возьми.
– Что это?
– Открой.
В футляре лежали роскошные серьги старинной работы с бриллиантами и сапфирами и такое же кольцо. Прежде я никогда их не видела.
– Что это?
– Это наше фамильное… И я отдаю это тебе, своей старшей внучке.
Вся сцена напоминала какие-то старинные романы не слишком высокой пробы. Даже странно, бабушка – дама вполне изысканная. Я едва сдерживала смех.
– Красиво!
– Вот и носи на здоровье! Примерить не хочешь?
Я закрыла футляр и положила на стол.
– Спасибо, Мальвина, но я не возьму.
– То есть как, почему?
– Потому что не ношу подобных вещей в принципе, не мой стиль.
– Не выдумывай! Это старинная флорентийская работа…
– Спасибо, я все оценила, но мне это не нужно. Отдай лучше Нелли, она, говорят, красавица, молоденькая еще, ей будет в самый раз.
– Но ведь помимо работы это еще и большая ценность.
