– Хорошо, спасибо. Папа, я, кажется, забыла свой мобильник у Мальвины на столе.
– Совершенно верно, я звонил тебе домой весь вечер, но напрасно.
– Да, я очень поздно вернулась.
– Тебя можно понять, он поистине неотразим, твой Костя.
– Папа, это совсем не то…
– Хорошо, хорошо, вот что, Динь-Динь, я скоро еду в город, может, мы пообедаем вдвоем, а? Ты еще не была в «Пушкине»?
– В каком Пушкине?
– Прелестный ресторан на Тверском бульваре. Приглашаю тебя.
– Спасибо, с удовольствием. Мне, кстати, никто не звонил?
– Кажется, нет. Итак, давай в два часа на углу, у магазина «Армения». Договорились?
– Конечно, только не забудь телефон. Положи его в карман прямо сейчас!
– Ты меня держишь за маразматика?
– О нет!
Почему-то после этой ночи встреча с отцом уже не вызывала никаких отрицательных эмоций, и не возникало ни малейшего напряжения. Подумаешь, пообедать с отцом в «прелестном» ресторане, что в этом особенного? И тут зазвонил телефон. Тося Бах.
– Динка, где тебя черти носят? Или просто к телефону не подходишь, а мобильник выключен, что за дела?
– Да замоталась я, Тоська, извини!
– Так и быть. Надеюсь, сегодняшний вечер у тебя свободен?
– Да!
– В таком случае записывай адрес, жду тебя к восьми часам! К ужину.
– Как прекрасно жить в Москве! Обедаю с отцом, ужинаю с подругой! Будет кто-то еще?
– Никого не будет, я просто жажду потрепаться с тобой как когда-то. А завтра можем съездить к моим на дачу, они страшно хотят тебя видеть! Ну все, я помчалась, еще куча дел. В восемь жду! Целую.
…– Ох, Динка, какая ты стала… Сразу видно – иностранка!
– Мне тут все говорят, что я иностранка, даже бабушка! А я совсем себя так не ощущаю. Мне тут хорошо…
– Да, выглядишь ты просто здорово, глаза блестят, и вся какая-то… Ты не влюблена часом? А? Ох, подозрительно… Кстати, тебя вчера Иванишин нашел?
– Да, – как можно безразличнее ответила я. Зачем всей Москве знать про наш роман? Да это еще и не роман. – Я была у отца на даче.
– И что?
– Ничего. Поговорили чуть-чуть, договорились встретиться, когда он вернется из Ленинграда.
– Из Ленинграда! Из Санкт-Петербурга, темнота!
– Знаю, но мне как-то непривычно еще.
И вдруг я поняла, что мне безумно хочется говорить про Костю, что-то узнать о нем, хоть я и понимала, что это ох какой нехороший признак – похоже, я здорово влюбилась. Кто бы мог подумать?
– Слушай, а он что, правда хороший актер?
У Тоськи сделался мечтательный вид.
– А черт его знает, какой он там актер! Но мужик – невероятный!
– В каком смысле? – испугалась я.
– Красив, сексуален и все такое… А то, о чем ты подумала, мне, увы, неизвестно. Я для него только старый товарищ! Но баб у него – тучи!
– Господи, откуда что берется, был просто смазливенький мальчик… Слушай, у тебя есть его фотография?
– Были где-то в журнале, я посмотрю. А ты что это так им вдруг заинтересовалась?
– Просто любопытно, что я в этой жизни упустила.
– Геморрой!
– Что? – не поняла я.
– Геморрой ты в жизни упустила!
– У него геморрой? Откуда ты знаешь?
– О господи! Ты с Луны свалилась? Теперь так говорят.
– Как говорят?
– Ну раньше говорили – морока, головная боль и все в таком роде, а теперь говорят просто – геморрой, или сокращенно гимор.
– Какая гадость!
– Ну извини, у нас сейчас еще и не такие гадости говорят. Ты пока что общалась со своими интеллигентными родственниками, довольно престарелыми, а пообщайся с молодежью – вообще ни фига не поймешь. Ты, например, понимаешь выражение «фуцин голимый»?
– Фуцин голимый? Это еще что?
– Да в том-то и дело, что сама не знаю! Уж лет десять слышу, а понять не могу. Одно знаю – это обидно, быть голимым фуцином.
– Бред!
– Что делать? Ох, Динка, у нас же тут все с ног на голову перевернулось.
– А я думала, наоборот, с головы на ноги!
– Ну, в принципе, конечно, сейчас все-таки мы ближе к норме. Но когда, считай с рождения, стоишь на голове, то потом трудно встать на ноги и научиться нормально ходить. Шатает, понимаешь ли…
Ох, как далеко мы ушли от Кости… Но вернуть ее прямо к разговору о нем опасно, она может что-то заподозрить. К тому же надо спросить и о ее жизни. Рассказ будет долгим, это я чувствовала. И грустным…
– Да понимаешь, все как-то по-идиотски сложилось, – вздохнула старая подружка. – Есть муж, но только в паспорте, есть сын – но он на меня насрал…
– То есть?
– Ну с мужем разбежались, это уже второй. Первый, отец Лени, вообще слинял неведомо куда… Даже алиментов не платил… Но черт с ним и с его алиментами, мне вскоре попался вроде бы приличный мужик, любил-обожал, Леньку как родного принял и тот к нему привязался, «папа, папа», а что ему, Федя появился, когда Леньке всего два года было, несмышленыш… Я счастлива была безумно, Маруся помогала растить его, мать тогда еще работала… А я училась то одному, то другому, времена-то поменялись, политика засасывала, а я, ох какая я рьяная демократка была…
– А теперь ты коммунистка, что ли?
– Боже упаси! Я и сейчас демократка, просто уже не такая рьяная… Не активистка…
– Понятно. Тось, а дальше-то что?
– Дальше? Федька начал погуливать. Я бы ничего не заметила, но нашлись доброжелатели…
– Больше всего на свете ненавижу доброжелателей! – вырвалось у меня.
– Понимаю. И разделяю, но куда денешься… Я хотела закрыть глаза, будто ничего не знаю, но не получилось. Врать не умею, в этом вся беда. Вот мало-помалу и дошло до расплева. И он слинял. Мы не разведены, но он живет с другой бабой, а я при пиковом интересе…
– Ну а сын?
– Сын связался с жуткой девкой, просто оторви да брось… Хамка, серая как валенок, ничего не знает и даже не хочет знать, грязнуха… Ужас! Но я честно попыталась с ней смириться, пустила в свой дом, а она…
– Что? – испугалась я. – Обокрала тебя?
– Нет, чего не было, того не было, но… Жила в доме как гостья, ни посуду помыть, ни сготовить, ни… Одним словом, когда я в корзине для грязного белья… Извини, но это соцреализм, короче – когда я там обнаружила ее менструальные трусы, ничем не прикрытые даже, я психанула и выгнала их…
– И что теперь?
– А они и рады. Подхватились и уехали.
