— Как рассудится, — отозвался Станко эхом. И тут же предложил громко, весело, как только мог: — А знаешь что, приходи ко мне на свадьбу!
Илияш закивал, как ученая лошадка. Станко продолжал, все более и более воодушевляясь:
— В трактире и встретимся… Через недельку-другую… Ты возвращайся в трактир, ладно? Через Вилу весточку передай… Свадьбу сыграем осенью, я тебя уже, считай, пригласил… Ладно?
С каждым словом он все тверже верил в то, что говорил. Илияш слушал невнимательно, оглядывался, качал головой:
— Ладно… Мне бы только мимо дозорников… А там — прямо на свадьбу…
Станко сник. Отвернулся. Плечи его опустились.
— У меня к тебе тоже дело, парень, — пробормотал Илияш озабоченно. — Важное дело.
Станко молчал, борясь со слезами.
— Ты… Ну, если поймают тебя, то, знаешь ли, пытать станут.
Голова Станко опустилась еще ниже.
— А выспрашивать будут про то, как ты в замок попал… Ну, тут и крыса догадается, что самому тебе не пробраться, а провел кто-то… Вот и станут дознаваться, кто провел. И если ты меня выдашь… Мне тут же и конец, устроят облаву, возьмут, у них на меня давно уже счет открыт… Так я тебя попрошу, Станко, — проводник вдруг жалко, немного заискивающе улыбнулся, — уж не выдавай… Пожалей старого браконьера. Пожалуйста.
Станко, наконец, проглотил застрявший в горле ком. Проронил негромко, устало:
— Я не выдам тебя, Илияш. На части будут рвать — не выдам.
5
Станко пробирался вперед на четвереньках, боком, как охромевший пес, потому что в правой руке его вздрагивал пламенем огарок свечи — последний подарок Илияша.
Толстые корни, свесившиеся в подземелье, жадно ощупывали чужака, путались на лице, сетью перегораживали путь. Несколько раз ему пришлось вынимать меч — хоть это и было мучительно трудно в узкой норе с осыпающимися стенами. Потом ход резко свернул вниз, и продвигаться стало легче — корни не дотягивались на такую глубину, зато пол и стенки отсырели.
Упрямо, как полуслепой крот, он полз вперед, но занимали его не мстительные раздумья и не планы покушения — стыдясь сам себя, Станко думал об Илияше.
Они так и не простились по-человечески. Их так ничего и не связало; они проделали вместе этот длинный, жуткий путь, и вот Илияш ушел, насвистывая и бренча монетами, озабоченный лишь собственным благополучным возвращением; Илияш ушел, а Станко ползет этим темным ходом навстречу неведомо чему, и жить ему осталось, скорее всего, несколько часов…
Пламя свечки заколебалось сильнее, завалилось на бок, горячий жир закапал Станко на пальцы. Он чуть не выронил огарок; нора вывела его в настоящий подземный коридор — сводчатый, со стенами из тесаного камня, с истертыми плитами на сыром неровном полу.
Станко выпрямился и огляделся; слева коридор заканчивался тупиком, справа веяло затхлой влагой.
Я под озером, понял Станко и испугался, так ярко представилась ему масса земли и воды, нависающая у него над головой.
Стуча зубами от холода и нервного напряжения, он свернул направо.
Он больше никогда не увидит Илияша. Здесь, в подземелье, некого обманывать и не перед кем притворяться — они больше не встретятся.
Станко вдруг стало мучительно, нестерпимо одиноко. Всю жизнь он мечтал иметь рядом кого-то, кто придет на помощь и спасет во что бы то ни стало, на кого можно рассчитывать, с кем можно говорить… Ерунда, он просто увидел в Илияше то, чего нa самом деле не было. Он так и не вырос; он до седых волос останется растерянным сельским сопляком, готовым броситься на шею первому приглянувшемуся мужчине: «Ты — мой папа? Да?»
И, окончательно разбередив себя, он со злостью плюнул на покрытый плитами пол. Хватит. Теперь у него один друг и одна надежда — меч. Тот не подведет и не запросит денег. Впереди последний шаг, последний удар…
Стиснув зубы, Станко поднял свечку над головой и пошел быстрее.
Коридор не расширялся и не сужался; на уровне человеческого роста в стены вмурованы были кольца — для факелов, подумал Станко. Где-то капала вода; по полу бежал пропахший гнилью ручей, и каждый шаг непрошенного гостя отдавался шлепаньем, будто плюхались в болото сытые жабы…
Не думать ни о чем, вспомнить мать. Ее похитили из родительского дома накануне свадьбы… Неужели он, Станко, когда-нибудь женится на Виле? Вила… Вот так штука, он совсем забыл о ней, забыл ее лицо, забыл ее голос… Почему? Разве это правильно? Почему то, что казалось таким важным, теперь отошло, стерлось, выцвело… Снова Илияш: «А если ты забудешь ее»… Да нет же, не то! Он должен думать о другом… Мать похитили накануне свадьбы, князь Лиго вывез ее в поле, и там, под гогот стражи… А вдруг это и вправду был не князь Лиго?! Какой-то мерзавец, глумясь, присвоил себе княжеский титул… «В тебе благородная кровь»… Но она же ненавидела его?!
Станко остановился. Дрожащей рукой прилепил свечку к стене. Вытер пот со лба.
Э, так не годится. Воин не может идти на бой в рассуждениях и раздумьях… А все проклятый Илияш! Не друг он, а враг заклятый, тайный сеятель сомнений…
Станко тряхнул головой — пышные когда-то, а теперь слипшиеся в грязи длинные волосы мотнулись и упали. Прерывисто вздохнув, он вытянул меч.
…Тяжесть, лежащая в его ладони, была силой и властью… Желобок на мече был… был прямой дорогой, с которой не свернуть…
Не свернуть.
Кем бы ни был человек, надругавшийся над его матерью, как бы мать потом не относилась к нему — но она была несчастна. Никогда в жизни она не знала покоя, и никакой Илияш не сможет этого опровергнуть. Он, Станко, знает о ее бессонных ночах, пережитых унижениях, слезах… Неужели все это останется неотплаченным?! Нет, кто-то должен заплатить, и пусть это будет князь Лиго!
Он враз успокоился. Руки перестали дрожать, даже свечка разгорелась ровнее. Кинув оружие в ножны, он отлепил ее от стены и двинулся вперед, и каждый шаг его был уверенным шагом мстителя.
Он шел и шел, и сначала ему встретился скелет, прикованный к стене. Станко увидел его, едва не наступив; скелет сидел, вытянув костяшки ног поперек коридора, одна рука отсохла и валялась рядом, другая заключена была во вмурованное в стену кольцо. Заключенный? Пытаемый? Страж?
В селе у Станко среди детишек бытовало поверье: нельзя переступать через вытянутые ноги, а то в старости паралич разобьет… Затаив дыхание, на всякий случай приготовив меч, Станко перешагнул через грязно-желтые кости. Ничего не случилось.
Потом по сторонам стали попадаться массивные двери, и в каждой прорезано было узкое окошко, забранное частой ржавой решеткой. Это была либо подземная тюрьма, либо склад — в одной боковой комнате громоздились заплесневевшие ядра для катапульт, в другой белели на полу сваленные грудой человечьи кости.
Станко больше не заглядывал за решетки. Он просто шел и шел, и коридор становился все шире, все захламленнее, под ногами противно прогибался ковер из прогнившей трухи. Потом, напугав мстителя до полусмерти, нырнула в нору крыса…
Потом он услышал голоса.
Говорили громко, возбужденно, сразу несколько человек, но до Станко звуки доносились неясно, приглушенно, и он не мог разобрать слов, только возгласы и смех…
Он поспешил вперед — подземный ход упирался в высокую дверь из толстых досок, широкие щели между ними цедили очень тусклый свет. Голоса стихли в отдалении; на смену им из-за двери донесся дробный топот, так бегают по мостовой в деревянных башмаках. Топот отдалился тоже; тишина.
