— Хорошо, — бросил капитан тихим, бесцветным голосом. — Латко! Приступай.
Палач оставил вздохи, деловито поправил фартук и осторожно взял с жаровни клещи — раскаленные докрасна.
Станко в изнеможении закрыл глаза. Прав был Илияш, прав… Зачем все… Добрые духи, какой конец… Ты всегда прав, Илияш… Илияш?! Нельзя даже в мыслях произносить его имя!
Покачиваясь, клещи плыли по воздуху к Станко. Он видел их, даже не раскрывая глаз.
— Ну не упрямься, мальчик, — мягко сказал вдруг капитан. — Этого не хочется ни тебе, ни нам… Тот человек служит во дворце?
Станко не отвечал. Все мышцы его мучительно напряглись, но железные кольца держали крепко.
— Тот человек стражник? Или слуга? Назови его имя, Станко, мы отыщем его сами… Нам нужно имя.
Клещи зависли перед самым лицом. От них исходил жар; красные, как закатное солнце, они повернулись у Станко перед глазами:
— Разве ты враг себе? Ну-ка, подумай: может быть, тот человек служил в замке раньше, а теперь не служит?
Станко заплакал. Как последний трус, он плакал от страха, а ведь верил раньше, что боль и пытки ему нипочем…
— Говори, — так же тихо и мягко попросил капитан. — Говори, сынок. Ну?
Слово «сынок» полоснуло Станко, как нож. Он изо всех сил стиснул зубы.
— Давай, Латко, — устало бросил капитан палачу.
И клещи коснулись обнаженного плеча.
Все поплыло, размылось бесформенными пятнами — огни факелов, лицо капитана, лицо палача, красное пятно клещей… Станко выгнулся дугой, захлебываясь криком, ударяясь головой о стену:
— Нет, нет… Нет, нет, нет, нет!
— Говори! — взревел капитан, но до Станко его голос донесся приглушенно, как сквозь вату…
Далеко-далеко стукнула дверь, ударившись о стену. Клещи отодвинулись от тела пленника, и Станко сразу же обвис, удерживаемый только железными кольцами.
Рядом медленно, тягуче текли голоса:
— …Тот самый?
— А… я… ваш сия…
— Освободить….
Станко через силу поднял голову. Волосы закрыли лицо и мешали смотреть.
В обступившем его тумане он видел только стоящего навытяжку капитана, замерших за его спиной стражников — руки по швам, подбородки их, кажется, смотрели в потолок. Уронив бумагу, вытянулся писец; перед ними, полускрытый темнотой, стоял человек в пурпурном плаще, лица его Станко не видел.
— Слава его сиятельству! — отрывисто рявкнули стражники. Человек в пурпурном плаще обернулся к пленнику, кивнул небрежно:
— Ко мне…
Станко расширил воспаленные глаза: в этом грозном человеке ему померещился Илияш.
Бред, подумал он устало и потерял сознание.
В просторной комнате смеркалось, темнели высокие стрельчатые окна. Бесшумно, как призрак, откуда-то вынырнул слуга с огнем и принялся зажигать светильники. Осветились тяжелые, спадающие до пола складки портьер; осветились золотые корешки книг, потускневшие от времени рамы, расшитые жемчугом гобелены, развешанное по стенам оружие… Закончив работу, слуга низко поклонился и так же бесшумно вышел, но на смену ему явился другой — накрахмаленный, пышущий духами — и поставил на стол перед Станко серебряный поднос. Рядом, отдельно, водружен был тяжелый кубок, над которым чуть заметно вился пар.
— Сначала — отвар, — негромко сказал человек, стоящий у темного окна.
Станко сидел в высоком кресле с подлокотниками в виде когтистых лап; плечо приятно холодила пропитанная мазью повязка. На нем была его же одежда — но пояс казался непривычно легким, без ножен и без меча. Меч лежал на другой стороне длинного стола, потерянный, какой-то жалкий, сразу потускневший среди окружающей его роскоши.
Третий слуга с поклоном поставил рядом с мечом еще один поднос, содержимое которого прикрыто было вышитой салфеткой. Поклонился до пола, вышел, пятясь и не переставая кланяться.
— Ты слышишь, Станко? Выпей отвар, — повторил человек у окна. — Тебе сразу станет лучше.
Это был Илияш, или Станко по-прежнему бредил.
Бездумно, просто повинуясь неизбежному, он двумя руками поднял кубок и поднес к лицу. Темная жидкость терпко пахла травами.
Он сделал глоток почти через силу, но напиток не был противным — теплый, чуть сладковатый, он проливался в горло сам, и Станко не пришлось прилагать усилий, чтобы осушить кубок до дна.
— Хорошо, — сказал человек у окна, и, судя по голосу, действительно обрадовался. — Хорошо… А теперь поешь.
Станко осторожно отставил опустевшую чашу. Так же бездумно склонился над подносом; от разнообразной снеди, тщательно разложенной на огромном блюде и маленьких блюдечках, поднимался тонкий щемящий аромат.
Станко отвернулся. Он не хотел есть. Ему неприятно было даже смотреть на еду.
— Ты же голоден, — тихо сказали от окна. — Вспомни, когда ты последний раз ел по-человечески?
Станко опустил голову, почти коснувшись подбородком груди. У него тонко звенело в ушах; наверное, он уже умер под пыткой.
Стоящий у окна щелкнул пальцами. В ту же секунду вбежал слуга, замер в поклоне. Несколько отрывистых слов — и слуга выбежал, в коридоре тут же послышался возбужденный шепот и приглушенный топот ног.
— Ничего страшного не случилось, Станко, — мягко сказал Илияш, или кем он там был. — Все обернулось как нельзя лучше… Ты держался достойно и меня не выдал.
Станко длинно, прерывисто вздохнул. Снова вбежал слуга, прибрал опустевший кубок, поставил на его место обыкновенную деревянную кружку. Добрые духи, кружка по самые края полна была молока!
То ли отвар наконец подействовал, то ли Станко совсем уж стосковался по молоку — но в эту самую минуту в нем проснулся голод.
Молоко, прохладное, густое, пахло травой. Ему вспомнилась рыжая задумчивая корова, звон струек о ведерко, молочница не разбавляет…
Он вздрогнул, вспомнив о матери.
Двузубой золотой вилкой он не умел пользоваться; отложив вилку в сторону, взялся за ложку и за нож. Ел и не чувствовал вкуса пищи; от окна за ним внимательно наблюдали, подбадривая:
— Ну, вот и молодец… Перепелочка знаешь чем фарширована? Черными грибами, они под землей растут, чтоб их собирать, надо десять лет учиться… А собирают их в полнолуние, да не где попало, а только в старых осинниках, вблизи ручьев… Вкусно, правда? А рыба морская, Станко, в реках такой нет, ее везли много недель в бочке с соленой водой, и, попав в руки к повару, она была еще живая… Ты никогда не видел моря, Станко, а там полно всяких диковин, вот на маленькой тарелочке — моллюски… Они живут в раковинах, как простые улитки, но только раковины у них огромные, перламутровые, вроде как дворцы… Ешь.
Это был голос Илияша, и его интонации, и его неторопливая манера рассказа — но перед Станко стоял чужой, страшный, властный человек с пурпурным плащом на плечах, и невозможно было поднять глаза и встретиться с ним взглядом.
Станко насытился и положил ложку. Ему действительно стало лучше; почти не болело плечо, и совсем не так громко звенело в ушах. Он сидел, по-прежнему опустив голову, покорно ожидая: что дальше?
— Ты наелся? — спросил стоящий у окна.
Станко чуть заметно кивнул, не поднимая глаз.
