Шерстка намокшая с большей все тяжестью книзу тянула, И, уж волной заливаем, пред смертью промолвил мышонок: «Ты, Вздуломорда, не думай, что скроешь коварством проступок: Как со скалы — потерпевшего в море кораблекрушенье, С тела меня ты низвергнул… В открытой борьбе или беге Не превзошел бы меня ты на суше. Так наглым обманом В воду меня заманил… Но всевидящий бог покарает (Грозного не избежишь ты возмездья от рати мышиной)!» Так он сказал и свой дух на воде испустил. Но случайно [100] Это узрел Блюдолиз, на крутом побережье сидевший. С писком ужасным пустился он весть сообщить всем мышатам. Эти же, новость проведав, вспылали ужаснейшим гневом И повелели глашатаям громко прокликать, чтоб утром Прибыли все на собранье в палаты царя Хлебогрыза, Старца, отца Крохобора, которого труп по болоту Выплывший жалко носился — не к брегу родному, однако, Нет, уносился, несчастный, в открытого моря пучину. Спешно, с зарей, все явились, и первым в собранье поднялся, Скорбью по сыну томимый, отец Хлебогрыз и промолвил: [110] «Други, хотя и один я теперь претерпел от лягушек, Лютая может беда приключиться внезапно со всяким, Жалкий, несчастный родитель, троих сыновей я лишился: Первого сына сгубила, свирепо похитив из норки, Нашему роду враждебная, неукротимая кошка. Сына второго жестокие люди на смерть натолкнули, С необычайным искусством из дерева хитрость устроив, Эту-то пагубу нашу ловушкой они называют. Третий же сын — был и мой он любимец, и матери нежной… Ах, и его погубил Вздуломорда, сманивши в пучину. [120] Но ополчимся, друзья, и грянем в поход на лягушек, Тело, как должно, свое облачив в боевые доспехи». Речью такою он всех убедил за оружие взяться. Их возбуждал и Арей, постоянный войны подстрекатель. Прежде всего облекли они ноги и гибкие бедра, Ловко для этого стручья зеленых бобов приспособив, Их же в течение ночи немало они понагрызли. А с камышей прибережных сняв шкуру растерзанной кошкой Мыши, ее разодравши, искусно сготовили латы. Вместо щита был блестящий кружочек светильни, а иглы [130] Всякою медью владеет Арей — им как копья служили. Шлемом надежным для них оказалась скорлупка ореха. Во всеоружье таком на войну ополчились мышата. Живо узнали про это лягушки, и, вынырнув, тотчас В место одно собрались, и совет о войне учредили. Только пошли пересуды, откуда и кто неприятель, Вражий внезапно явился, жезлом потрясая, глашатай Творогоеда бесстрашного сын, Горшколаз знаменитый. Он, объявляя войну, к ним со словом таким обратился: «Я от мышей к вам, лягушки, и послан я с вызовом грозным: [140] Вооружайтесь поспешно, готовьтесь к войне и сраженьям. Ибо в воде увидали они Крохобора, в чьей смерти Царь Вздуломорда повинен. Так будьте теперь все в ответе. Тот же из вас, кто храбрее, на бой пусть скорее дерзает». Так объявил им глашатай, и, грозное слово услышав, Затрепетали сердца и у самых бесстрашных лягушек, Но Вздуломорда, поднявшись, их речью такой успокоил: «Друга, не я убивал Крохобора и даже не видел, Как он погиб: верно, сам утонул он, резвясь у болота, В плаванье нам подражая. А эти гнуснейшие мыши [150] Вздумали ныне меня обвинять. Ну, тем лучше. Изыщем Способ мы раз навсегда весь их род уничтожить коварный. Вот что я вам предложу и что кажется мне наилучшим: В броню себя заковавши, мы сомкнутым строем, все рядом Станем у края болота, на самом обрывистом месте, Чтобы, когда устремятся на нас ненавистные мыши, Каждый ближайшего мог супостата, за шлем ухвативши, Вместе с оружием грозным низвергнуть в пучину болота. Там уже, плавать бессильных, мы быстро их всех перетопим, Сами же мы, мышебойцы, трофей величавый воздвигнем». [160] Речью такой убедил он лягушек облечься в доспехи: Голени прежде всего они листьями мальвы покрыли, Крепкие панцири соорудили из свеклы зеленой, А для щитов подобрали искусно капустные листья. Вместо копья был тростник у них, длинный и остроконечный, Шлем же вполне заменяла улитки открытой ракушка. Так на высоком прибрежье стояли, сомкнувшись, лягушки, Копьями все потрясали, и каждый был полон отваги. Зевс же богов и богинь всех на звездное небо сзывает И, показав им величье войны и воителей храбрых, [170] Мощных и многих, на битву огромные копья несущих, Рати походной кентавров подобно иль гордых гигантов, С радостным смехом спросил, не желает ли кто из лягушек Иль за мышей воевать. А Афине промолвил особо: «Дочка, быть может, прийти ты на помощь мышам помышляешь, Ибо под храмом твоим они пляшут всегда с наслажденьем, Жиром, тебе приносимым, и вкусною снедью питаясь?» Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина: «Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану, Даже и в лютой беде их: от них претерпела я много: [180] Масло лампадное лижут, и вечно венки мои портят, И еще горшей обидою сердце мое уязвили: Новенький плащ мой изгрызли, который сама я, трудяся, Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно. Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик Плату великую просит, а это богам всего хуже. Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем. Так вот с мышатами… Все ж и лягушкам помочь не желаю: Не по душе мне их нрав переменчивый, да и недавно, C битвы когда, утомленная, я на покой возвращалась,
