— Так, может, не надо было?
— Мне лучше знать, надо или не надо. Давай я тебе лучше стихотворение новое почитаю. Сегодня набросала, сыровато еще… Рабочее название «Сто лет одиночества».
Фрида привычно прикрыла глаза и стала медленно говорить низким, хрипловатым голосом:
— Знаешь, Фрид, — после довольно долгой паузы, когда слышно было лишь потрескивание свечей, сказала Инночка. — У меня просто картинки перед глазами мелькают, когда я твои стихи слушаю.
— Это такое настроение. Что у тебя, что у меня. Весна, пора любви, даже Катька наша вроде с кем-то серьезно кружит…
После гадания тревога, порожденная необычным во всех отношениях сном, отпустила Инночку. Дочка… И любимый человек будет рядом… Половина лица белая, половина черная — интересно, что это значит? Она сначала подумала, что имеется в виду Витка после драки, когда она намазала его бодягой. Потом вспомнила «…то ли волосами занавешено» — и вдруг ярко представила слегка склонившееся лицо Генки с упавшей на лицо длинной густой темной прядью. Таким, каким она его помнила, — волосы действительно скрыли бы половину лица…
— От кобеля своего возвращаешься? Как он там, целоваться ему не больно уже?
Инночка словно с разбега влетела в каменную стену: перед ней стоял бывший муж.
Глава 23
Она вздрогнула. Но не от страха, а от неожиданности. Славик… В принципе, этого следовало ожидать. Она бы на его месте тоже явилась, только гораздо раньше: уголовный кодекс еще никто не отменял.
— Здравствуй, Андреев. Судя по вступлению, ты не извиняться пришел?
— А чего это ты такая борзая? Защитничек-то у тебя никудышный, как выяснилось…
Он знает, что Виталий не подал заявление в милицию, решила Инночка. Он же трус, если бы думал, что ему грозит статья, он бы уже на брюхе своем толстом извивался, прощения бы просил.
— В слове борзая, ударение ставится на второй слог. Это собаки такие охотничьи, крупные и очень красивые. Ты не знал, Славик?
Славик опешил. Издевается. Вот дрянь, да она просто издевается!
— Славик, милый, не пыхти так. Вон, лицо покраснело. В твоем возрасте и при твоем весе мужчины склоны к инсульту.
Инночка попыталась его обойти, чтобы приблизиться к двери подъезда. Не тут-то было — он схватил ее двумя руками за отвороты куртки:
— Ах ты сука… Ты сейчас у меня… — Он явно наслаждался моментом, он любил, когда кто-то был полностью в его власти, он еще не почувствовал диссонанса. Диссонанс вносило полное отсутствие страха. Инночка его не боялась.
— Андреев, ты, смотрю, по-хорошему совсем не понимаешь. Во-первых, убери руки, на нас оглядываются.
Он отпустил воротник и удивился сам себе: раньше ни за что бы не отпустил. Но раньше она его беспрекословно слушалась.
Раньше она его действительно слушалась: сначала от любви, а потом — чтобы избежать скандала. Слушалась, потому, что так дешевле выйдет.
— Я тебе сейчас все популярно объясню, дорогой. Мои друзья и подруги, мои любовники и коллеги, слуги и собаки — все, все, все — это моя личная собственность. Моя жизнь. И ты, боров, не имеешь к ней никакого отношения. Ты что, всерьез думаешь, что можешь как-то влиять на меня? Слушай и запоминай: Виталий Валентинович не подал заявление в милицию только по моей просьбе и из цеховой солидарности, он руководитель дизайнерской конторы, в которой я работаю. Если еще раз сунешь свое рыло не в свое дело, я тебе торжественно обещаю: все, все кто крутятся в этом бизнесе в нашем маленьком городе, узнают, что Слава Андреев, душа компании и рубаха-парень, по пьяной лавочке распускает руки, избивает незнакомых людей и терроризирует бывшую жену и сына. И знаешь, что будет дальше?
Инночка стала остывать. Одно дело — отсутствие страха как токового, потому что сама себе приказала не бояться, а другое — осознание того, что противник понял, что ему самому следует бояться.
— От тебя откажутся все клиенты. Сначала высокопоставленные, самые денежные. Кому нужен сумасшедший дизайнер, который воюет с женщинами и детьми? А потом и все остальные клиенты. А за ними — друзья: мало ли что ты по пьяни выкинуть можешь? Кому такие друзья нужны… И останешься ты один. И без бизнеса. Вот так-то. Кончай пить и отстань от меня — и будет тебе счастье.
— Ведьма… Ты этого не сделаешь!
— Сделаю, Андреев, сделаю. И очень легко. Можно прямо сегодня. Позвоню кое-кому, поговорю о жизни. Катьке поплачусь, после чего тебе зеленого света в администрации не будет. Здесь, мой милый, не Москва, здесь скандалов не любят. Знаешь, есть такой старый еврейский анекдот: «…ложечки нашлись, а осадочек остался»? Репутацию себе годами нарабатываешь, а лишиться ее легко. Один неверный шаг… Ты его уже сделал. Сиди тихо, как мышь, и я промолчу. Оставлю все как есть. Ты меня понял?
И это его бывшая жена, чемпион по сглаживанию острых углов, готовая замять скандал любой ценой? Да она так с ним не разговаривала, когда дома со шлюхой застала…
— Хорошо. Я уйду.
— Это правильное решение. И не вздумай вернуться. — Инночка повернулась к нему спиной и спокойно пошла к своему подъезду.
Дверь ей открыл взъерошенный Сашка. Тоже мне, бином Ньютона, как говаривал Витка. Не надо быть гением, чтобы догадаться: Славик и сыну настроение испортить умудрился.
— Привет, сын. Папаша визит нанес?
— Ага. Мам, а как ты догадалась?
— Я не догадалась. Я его у подъезда встретила. Точнее, он меня встретил. Обозвал собачкой женского пола, но породу выбрал мной незаслуженно красивую — борзая. А я так, спаниелька несчастная. — Инночка
