Темин с досадой мотнул головой.
– Запер в подвале, – коротко объяснил он.
– А если он там эту... трахнет? – поинтересовалась Мария.
– Не пори чепухи! – бросил Темин. – И вообще – иди-ка ты наверх. У меня важный разговор.
Мария покорно кивнула и неслышными шагами направилась к лестнице. Темин дождался, пока она скрылась в спальне, и решительно снял трубку.
– Сергей Иванович? – почтительно произнес он. – Прошу прощения, что разбудил! Дела у меня неважные... Да, срочно... Утром нужно какое-то решение. Казнить нас или миловать. Сам сделать уже ничего не успею – остался практически без людей. По телефону этого не объяснишь... К вам подъехать? Понял! Уже выезжаю.
Темин поднял голову и крикнул Марии, чтобы она спустилась. Недовольное лицо девушки показалось в приоткрытой двери.
– Какого черта! – с тоской сказала она. – То поднимись, то спустись... Чего тебе надо?
– Сойди вниз, говорю! – с угрозой повторил Темин и, когда девушка спустилась, стальными пальцами сжал ее плечи и внушительно произнес, глядя прямо в глаза: – Я сейчас уезжаю. Пушку оставляю тебе. Свет потуши и сиди тихо, как мышь. Никаких глупостей! Не то погубишь и себя, и меня. Я уеду на «Тойоте», «Волгу» никто не должен видеть, поняла? Стрелять можешь в крайнем случае – если вдруг Кулак выберется из подвала... Но это вряд ли. В общем, жди меня и будь паинькой. Я прошу тебя, понимаешь?!
– Да что ты разошелся, Костя? – тихо спросила Мария. – Я пока еще тебя не подводила ни разу... Чего ты волнуешься?
– Тебе просто везло, – жестко сказал Темин. – Но везенье может кончиться.
Он протянул девушке пистолет и направился к выходу.
– Ворота я запру сам, – обронил он на ходу. – А ты не забудь выключить везде свет. И помни, никаких глупостей!
– Ну, брат, задал нам сегодня наш генерал жару! – сказал мне коллега Щербаков, сдавая утром смену. – Должно быть, немало за ним грехов накопилось за долгую и беспорочную службу... С муками уходит. Представляешь, к ночи состояние ухудшается! Картина инфаркта легкого. Потом – фибрилляция!.. Ну, вывели – быстро довольно... И следом – отек мозга, потеря сознания...
Я хмуро посмотрел на его узкое интеллигентное лицо, украшенное рыжеватой бородкой, и нетерпеливо прервал:
– Скончался, что ли?
Это прозвучало грубовато, но у меня были извиняющие обстоятельства. Ночь я практически не спал, объясняясь с милицией, соседями и с самим собой.
– Ну что ты! Массивная дегидратация, и к утру пришел в себя. Живуч генерал! – Щербаков взял меня за пуговицу и убежденно добавил: – Мы с тобой такого не выдержим. Поверишь ли, пятьдесят раз проводили дефибрилляцию! Ну, пойдем, сам все увидишь...
На подходе к палате нас уже ловила дежурная медсестра – на лице ее была деловитая паника.
– Владимир Сергеевич! Иван Леонидович! – вскричала она. – Опять начинается!
Мы вбежали в палату. На мониторе царил хаос. Бледное ввалившееся лицо генерала было наполнено ужасом. Он задыхался. Глаза закатывались. Когда мы подскочили к постели больного, он уже был без сознания.
В следующую секунду мы уже накладывали электроды дефибриллятора на грудь больного. Кожа старика была неприятного воскового цвета, покрытая редкими седыми волосами, повыше правой ключицы белел старый звездообразный шрам. «Пуля, что ли? – механически подумал я. – Скорее всего. Бандитская пуля».
– Даю разряд! – сурово сказал Щербаков.
Тело генерала дернулось и замерло.
– Пошел ритм... – услышал я монотонный голос сестры. – Нет, повторно! Иван Леонидович!
– Семь тысяч! – предупредил Щербаков. – Даю разряд!
Электрический импульс пронзил трепещущую грудь старика. Я повернулся к монитору – на экране протянулась томительно длинная зеленая нить, наконец сменившаяся более или менее упорядоченными зубцами.
– Есть синусовый ритм! – недоверчиво процедил Щербаков. – Последний раз за три минуты шесть раз возникала фибрилляция... Посмотрим.
– Ледокаин вводим? – поинтересовался я.
– Что-то ледокаин тут не срабатывает, – сказал Щербаков. – Мне показалось, что от дифенилгидантоина эффект был... Давай попробуем. Тамара Константиновна! – окликнул он медсестру. – Готовьте вливание!
– И давайте гормоны подключим, одномоментно, – предложил я.
– Смотри, держится ритм! – удивленно заметил Щербаков. – Может, ты счастливый?
Насчет собственного счастья у меня были серьезные сомнения, но за недостатком времени я не стал их излагать. Вместо этого я углубился в изучение свежего анализа генеральской крови и даже не заметил, как за моей спиной выросла сухая фигура заведующего отделением.
– Ладыгин! – торжественно и неожиданно произнес он. – Отвлекитесь на минуту!
Я вздрогнул и с недоумением посмотрел на Степана Степановича. Обычно у него нет привычки вмешиваться в нашу работу, особенно если эта работа в самом, так сказать, разгаре.
– Ладыгин! Пройдите в мой кабинет, – категорически заявил Ланской. – Вас к телефону!
Его слова с трудом дошли до моего сознания – я уже полностью переключился на рабочую программу и даже не сразу сообразил, что такое телефон. Сообразив же, я страшно удивился – что могло заставить нашего сурового зава изменить своим неписаным законам и приглашать к телефону рядового сотрудника при исполнении им служебных обязанностей? На изможденном лице Степана Степановича ничего невозможно было прочесть, но его пылающий холодным огнем взгляд был непреклонен.
– Степен Степанович! – с досадой воскликнул я. – Не до телефона, честное слово! Пациент критический, вы же видите...
– Черт возьми! – зло прошептал Ланской, быстро оглядываясь по сторонам. – Что вы о себе воображаете, Владимир Сергеевич? Если я нахожу нужным пригласить вас к телефону, значит, дело безотлагательное! Пациент у него! Подумаешь, доктор Боткин! Полагаю, я смогу заменить вас на десять минут. Да вот и Иван Леонидович здесь...
Я не стал препираться и вышел из палаты – наверняка стряслась какая-то новая неприятность, иначе никак невозможно было объяснить поведение Ланского. Мне даже не хотелось гадать, что да почему.
В кабинете Степана Степановича обстановка была предельно аскетичной, как и положено самурайской обители, – стол с телефоном, книжный шкаф с угрюмыми корешками научных трудов и неизменная японская гравюра на стене. Гравюра изображала вкалывающих на рисовом поле крестьян и, видимо, как нельзя лучше настраивала хозяина кабинета на рабочий лад.
Я взял телефонную трубку и сказал:
– Ладыгин слушает!
– Это служба безопасности президента, – сухо и четко сообщил мужской голос. – С вами сейчас будет разговаривать Артем Николаевич...
Ага, подумал я, и у этого уже лопнуло терпение. Обдумывать свою речь уже не было времени, потому что в трубке что-то щелкнуло, и бархатный голос довольно приветливо произнес:
– Здравствуйте, Владимир Сергеевич! Как у вас дела?
Я пробормотал что-то в том смысле, что мои дела в несколько лучшем состоянии, чем дела моих пациентов, и Артем Николаевич в ответ на это негромко рассмеялся.
– Вы остроумный человек, Владимир Сергеевич! – одобрительно сказал он. – Надеюсь, что также и благоразумный... Прошу прощения, что отрываю вас от дел, но, откровенно говоря, не хватило терпения... Вы как будто мне еще не звонили?
– Не звонил, – честно ответил я. – Я потерял ваш телефон.
Моя откровенность обескуражила Артема Николаевича. Он секунд пятнадцать молчал, переваривая эту новость, а потом, видимо, решив, что какой может быть спрос с такого лопуха, осторожно
