– И я тоже, – заявил Милит. – И Гарвин, что бы он ни говорил. Мы с ней, потому что… ну…
– Потому что она – это она, – насмешливо подсказал Гарвин. – Умозаключение в твоем стиле: внятное, четко сформулированное и логичное. Конечно, она – это она, и она не похожа на других Странниц. И конечно, я с ней еще и потому, что она, в отличие от других Странниц, нуждается в защите. И конечно потому, что я буду ее защищать всей силой моей магии, но не потому что она Дарующая жизнь, а просто потому, что прежде у меня не было друзей. Потому что она, женщина не особенно умная и уж точно не особенно красивая, вовсе не выдающаяся и иногда детски наивная, поняла меня лучше, чем выдающиеся, умные и, казалось бы, все знающие. Я за нее и убью, и умру. Как и вы трое.
– Четверо, – поправил шут, почесывая лоб Гару. – Мне странно, что ты вдруг стал так откровенен.
– Разве мы не друзья?
– Зачем столько сарказма? Мы, конечно, друзья. Даже если тебе это не нравится. Так тоже бывает. Я имею в виду не нас, а нашего уважаемого, но неизвестного хозяина.
– А что его стесняться? – усмехнулся Гарвин. – Если бы Милит отыскал свою магию, тоже бы понял и перестал гневно на меня смотреть. Он умирает, шут. Еще день, может быть, два, но не больше трех. Он просто не успеет воспользоваться моей откровенностью. Аиллена, не пугайся. Он просто невероятно стар. Его искра гаснет. И сегодня день, которого он ждал очень давно. Я бы сказал, что он счастлив.
– Я счастлив, – кивнул хозяин с легкой улыбкой. – Ты ведь тоже бываешь удовлетворен, когда твои предвидения сбываются, даже если ты не говоришь о них, а только подталкиваешь окружающих в нужном направлении. А я счастлив вдвойне, потому что только ждал и даже не надеялся. И вот увидел их…
Гарвин, склонив голову, внимательно оглядел Лену и шута и засмеялся.
– Да, это зрелище определенно доставляет удовольствие. Удивительная пара, правда? Сейчас ты просто обязан сказать, что у них великое будущее.
– Ты это и так знаешь. И знаешь, что будущее у них есть, только если их защищают. В том числе и ты.
– И меня защищают? – удивился шут. – Странно. Я думал, что мы все просто заботимся о ней.
– Р-р-р, – согласился Гару во сне.
– И тебя, – фыркнул Милит, – конечно, и тебя тоже. Потому что ты нужен ей, а не потому что беззащитен… Хотя и беззащитен временами. Разве ты можешь что-то сделать против нашего врага?
– Ты тоже не можешь. Но да, я понимаю. Насчет будущего – это неважно. Настоящее важнее.
Значит, у Гарвина бывают видения? И тут же спросил шут:
– Гарвин, а как это – видения? Вот у Кариса иногда бывают, так он стоит, словно мешком стукнутый, бормочет что-то, а потом ужасно стесняется.
– Стесняется-то почему? – удивился Гарвин. – Это редко бывает, тем более у людей.
– А потому что видения все какие-то незначительные, – засмеялся шут, усаживаясь на свой мешок возле ног Лены. – Например, что наследник короны коленку разобьет. Или что на обед будет тушеная рыба. А это я и без видений предсказать могу – по запаху. А у тебя?
Гарвин коротко глянул на Лену. Голубые глаза блеснули амальгамой. Интересно, откуда такой эффект. От крапинок? Или просто потому что светлые? Но вот у шута не светлые, а тоже иногда серебром отливают.
– Как… – неохотно сказал он. – По-разному. Когда-то просто картинку вижу, ярко и отчетливо, а потом голову ломаю, что она может означать… пока не увижу то же самое уже в реальности. Когда-то просто знаю, что должно случиться, и это намного легче, потому что в толкованиях не нуждается.
– А пытаешься изменить то, что должно случиться?
– Иногда, – просто выжал из себя Гарвин. Тоже странно, уж чем-чем, а скромностью он не отличался, а деликатностью – и подавно, не хотел бы говорить, промолчал или наврал, но говорит, словно что-то его заставляет. Пойдя с ней, он пытался изменить то, что случится?
Слово в слово это повторил шут. Гарвин покачал головой. Маркус сдавленно зевнул и полюбопытствовал:
– Ты не любишь всяких пророчеств, потому что сам пророк?
– Потому. Я не пророк все-таки. Разве что временами… Это не преследует меня ежедневно. И занимался чужими пророчествами действительно лет сто. Никакой системы, никакой логики, никакого прока, все равно не поймешь, пока все не случится. В юности я видел Ариану в окружении языков пламени. Боялся пожара, особенно лесного, боялся... людей. Разве я знал, что это пламя погребального костра нашего брата – и именно она разожжет огонь? Так что я не верю в возможности пророчеств. Их даже сами пророки не понимают. Вот наш хозяин: здесь, за сто миров, он знал, что Аиллена приведет Владыку. Так, уважаемый?
– Так. И разве это не случилось?
– А разве надо быть пророком, чтобы знать о Дарующей жизнь, которая приходит очень-очень редко, и о Владыках, который приходят чуть-чуть почаще? И можно предположить, что когда-то эти два явления совпадут.
– Я и не пророк, – неожиданно ласково улыбнулся хозяин. – И я согласен с тобой, некромант Гарвин. Я стар. Я очень-очень стар. Поэтому считаю возможным дать тебе один совет: остерегайся магии. Она и правда, как женщина: вроде бы не хочет завладеть тобой, вроде бы вас связывают дружба и понимание, а потом бац – и ты женат и покорно вычесываешь овец, хотя мечтал стать живописцем.
– Ты что-то знаешь о некромантии?
– Я очень стар, – повторил эльф. – И поэтому вижу, что Аиллена хочет спать. Светлая, кровать у меня одна, и она твоя. Ложись. Ты слабая женщина и нуждаешься в отдыхе гораздо больше, чем эти сильные мужчины.
– Я б тоже лег, – сообщил Маркус. – Ваши разговоры на меня сон нагоняют. Это не обидит тебя, хозяин?
– Нет, Проводник. Ты прожил очень много для человека, лишенного магии, потому, наверное, все подобные рассуждения тебе надоели еще лет пятьдесят назад, и ты решил, что нужно просто жить, не задаваясь вопросами мироздания.
– Ага. Особенно если учесть, что мирозданию все равно, что я о нем думаю, – согласился Маркус. – Ну что, Делиена, давай: ты на кровать, а я рядом.
Он заботливо укутал Лену одеялом, завернулся в свое и улегся возле кровати на полу. Милит и Гарвин тоже устроились на ночлег, а шут и хозяин продолжали тихонько разговаривать. Маркус, уже засыпая, протянул:
– Наконец-то он нашел себе достойного собеседника…
* * *
Почему-то не было жарко, хотя спала она одетой и под одеялом, а в очаге постоянно горел огонь. Было очень уютно. Просыпаясь, она видела на фоне этого огня профиль шута, слышала тихие голоса и чувствовала, что шуту тоже хорошо. Не потому что он нашел достойного собеседника. Вот уж чего у шута не было начисто, это убеждения в собственной исключительности, и разговаривать он любил вовсе не только с особенными умниками. Впрочем, он и Лену считал умной, наверное, на общем женском фоне Сайбии, где читать-то умели избранные, а уж чтоб не только уметь, но и читать…
Они отменно выспались, и Лена, конечно, продрыхла намного дольше, чем мужчины. Жалко, зеркала нет, подумала она, ощупывая нос и щеки. Кожа вроде не шелушилась, больно не было. До выхода на мороз. Морозила она уже лицо: вроде все уже в порядке, а пять минут на холоде – и снова белые пятна, снова кожа грубая, как на сапоге фабрики «Корс»… Шут убрал ее руки от лица и поцеловал. Нахал.
– Ты удивительная, – сообщил он. – Никогда не видел женщину, которая, собираясь в дорогу, не взяла бы с собой зеркало. Не волнуйся, все в порядке, эта мазь очень хорошо помогает. Потому что ее сделала ты.
