сторонку, ну, понимаете, надо мне было, и поскользнулась. Дальше не помню.
– Однако! – поразился врач. – Как же ты так далеко от Ялты оказалась?!
– А где я? – пришла очередь удивляться юной скрипачке.
– В Гурзуфе. «Артек» знаешь?
– Да.
– Вот, ты рядом с ним. Во-он, видишь, гора?
Катерина скосила глаза в указанном направлении и в окошке увидела похожую на одногорбого верблюда гору.
– Это Аюдаг!
– А как далеко это от Ялты? – Катерину сейчас мало интересовали местные достопримечательности.
– Сорок километров будет! – охотно ответил врач и добавил: – Вот я и удивляюсь, как же ты к нам попала? Дежурная медсестра Светлана Дмитриевна рассказала, что ночью в дверь позвонили. Она открыла, а ты на пороге лежишь. Посмотрела по сторонам – никого, только тень за воротами мелькнула. Вот так-то!
Некоторое время они молчали, затем врач спросил девушку:
– Из взрослых кто с вами был?
– Никого не было, – вновь соврала Катерина, решившая не упоминать о Григории Рублеве.
– Может... может... – врач заметно запнулся и, немного покраснев, все же спросил: – Ты прости, конечно, за вопрос... Тебя не изнасиловали? Если так, то лучше не скрывай и скажи об этом сразу!
– Нет, честное слово, нет! – горячо отвергла такую версию племянница Крытого.
– Н-да? – несколько скептически отнесся к ее словам доктор и на некоторое время задумался. Затем он решительно поднялся и мягко улыбнулся Катерине:
– Ну, отдыхай, девочка, поправляйся. Серьезного у тебя ничего нет. Так что не переживай, скоро встанешь на ноги. – После чего направился к двери. На секунду задержавшись возле нее, он произнес задумчиво, казалось, для одного себя: – Непонятно!.. Непонятная история!
После этого Николай Николаевич покинул больничную палату.
Коричневый «Мерседес» катил по улицам Ялты. Засоркин сидел молча, отрешенно глядя в затылок водителю. Губы его при этом иногда шевелились, как будто московский бизнесмен разговаривал сам с собой. Секьюрити уважаемого Льва Валентиновича тоже молчали. Все четверо служили у него не первый год и знали, что шеф сейчас напряженно размышляет, а это означает, что тревожить его ни в коем случае нельзя.
Даже магнитофон был выключен, только тихо журчал мотор.
Через некоторое время шикарная машина остановилась у больничного комплекса, и Засоркин распорядился:
– Колян идет со мной, остальные ждут в машине.
Колян молча вышел, открыл дверцу для шефа. Засоркин выбрался из салона иномарки и направился к зданию больницы. Колян последовал за ним, держась на шаг позади.
У входа Лев Валентинович остановился. Взгляд его задержался на милицейском «луноходе», приткнувшемся почти вплотную к больничной стене. Водитель кемарил, положив голову на баранку.
– Григорий Рублев в какой палате у вас лежит? – войдя в здание, поинтересовался Лев Валентинович у дежурной администраторши.
– В спецпалате, – не заглядывая даже в картотеку, ответила женщина и сразу же добавила: – Только у него сейчас посетители.
– Да? – Понимающая улыбка тронула уголки губ московского бизнесмена. – Ну, тогда, Колюня, – хлопнул он по плечу стоявшего рядом помощника, – мы обождем. Не будем толпиться. Ни к чему это.
Он развернулся и направился к выходу. Колян неотступно следовал за шефом.
– Догадываюсь, какие у него посетители, – кивнул в сторону милицейской «канарейки» со спящим водителем Засоркин. – Мы уж как-нибудь после них!
Колян, понимая настроение шефа, угодливо хихикнул. Они вернулись в «Мерседес» и принялись ждать.
Засоркин не ошибся в своих выводах: в спецпалате у Григория Рублева рядом с кроватью на стуле, закинув ногу на ногу, сидел тот самый старлей, который заходил к нему сразу после ограбления церкви.
Старлей только что вошел в палату, и его наглые глазенки вовсю разглядывали Крытого. Он соображал, с чего начать разговор.
Григорий выглядел ужасно: голова перебинтована, на лице, что называется, живого места нет. Но мента это мало волновало, у него была своя программа.
– Что вы можете показать по поводу случившегося? – спросил старлей.
– Ничего, – лаконично ответил Крытый.
– Как я понимаю, заявление вы писать не будете?
– Нет.
– Ну, с этим ясно, – с видимым облегчением вздохнул опер. – А что вы можете сказать по поводу ограбления церкви?
– Ничего.
– Слушайте, вы действительно ничего не знаете или не хотите помочь следствию?! – решил поднажать старлей.
– Я ничего не знаю, – отчеканил Крытый. Его интонация красноречиво при этом говорила: «А не пошел бы ты на...»
– С вами, как установлено, проживала несовершеннолетняя девушка. Кто она вам?
– Племянница.
– Да? Серьезно? – иронично заметил мент. Судя по тону, он совершенно не верил в такое положение дел. – А если мы тщательно проверим? Знаешь двести десятую статью? Устраивание притонов и совращение малолетних? Что тогда?
– А ты знаешь статью о похищении людей? Может, ты несовершеннолетнюю сам умыкнул и теперь давишь на меня, чтобы я повинную тебе накатал? Шантаж это называется! А есть еще статья о клевете, – взгляд Крытого потемнел. – Назвать тебе, под каким номером они проходят по УК?! Ты только отсюда выйдешь, я такую телегу накатаю вашему прокурору, что ты меня за километр обходить будешь! И за допрос больного в тяжелом состоянии ответишь!
– Только не надо меня стращать, – запальчиво отозвался старлей, но чувствовалось, что угроза Крытого на него подействовала.
– И ты не стращай меня, – едва сдерживая готовую прорваться ярость, процедил Крытый. – Меня уже столько пугали в жизни, что твои приколы для меня – тьфу! И вообще, не видишь, мне плохо. Так что, будь ласков, дуй отсюда!
Старлей быстро нацарапал что-то на опросном бланке и официальным тоном распорядился:
– Прочитайте и распишитесь!
– Ты что, не видишь, я руку поднять не могу? – бросил в ответ Григорий.
Расписаться он, конечно, мог, но решил этого не делать. По тому тону, которым разговаривал с ним опер, Крытый понял, что тот добивается какой-то определенной цели. Причем эта цель была явно не в его, Крытого, пользу. Он своим звериным чутьем, выработанным за годы жизни, ощущал, что от этого мусора исходит реальная опасность.
Последний раз выразительно глянув на больного, старший лейтенант поднялся и покинул палату, от души хлопнув дверью.
«Ограбление церкви они на меня повесить не могут! – закрыв глаза, подумал Григорий. – Остальное – фуфло! В случае чего я сам их притяну за клевету и за оскорбление человеческого достоинства!»
Местной милиции Крытый не боялся. При его богатом опыте в подобных делах он многое понимал и знал, что у ментов на него ничего нет, а на какой-нибудь ерунде вроде дешевой подставы он зацепить себя
