Слева от Николая мелькнуло узкое лезвие ножа. Он метнулся в сторону, потом, моментально вернувшись на исходную позицию, перехватил руку, сжимавшую нож, и с силой рванул ее на себя.
Раздался звериный крик, и тут же чудовищной силы удар в живот заставил Щукина опуститься на колени. Пытаясь прикрыть голову от беспорядочных ударов, Щукин завалился на бок, подтянув колени к подбородку.
«Встать, – мелькнуло у него в голове, – вряд ли получится. Их слишком много, к тому же они, кажется, в раж вошли…»
«Надо же, – подумал он еще, когда его начали избивать ногами, – какие у них лица… Вроде бы даже не озлобленные, нет… А вроде как… Будто дрова рубят. Деловито так работают. Глупо как все получилось…»
Резкий окрик, прилетевший откуда-то сверху, толкнулся в барабанные перепонки Николая и материализовался в его затухающем сознании в едва слышный звук:
– Прекратить…
Щукин вдруг почувствовал, что его оставили в покое.
Сознание медленно возвращалось к нему. Он с трудом приподнял голову и, когда мир перестал кружиться у него перед глазами, сел на корточки, но, не удержавшись, повалился на колени.
– Что вы тут устроили? – Сейчас Щукин услышал голос гораздо явственнее, чем в прошлый раз. – А ну пошли отсюда!
Подняв глаза, Щукин увидел высокого мужчину, чье лицо показалось ему до странности знакомым. Мужчина этот стоял в нескольких шагах от Николая, налетевший ветер развевал полы его дорогого кремового пиджака, и казалось, что мягкая ткань вот-вот коснется лица Щукина.
– А ты чего встреваешь? – мрачно осведомился парень в разорванной на груди спортивной куртке. – Не твое дело, братан…
– Ты с кем базаришь! – заверещал мужчина в пиджаке. – А ну пошел отсюда, а то…
– Тихо, тихо! – встрял парень с перебинтованной головой. – Вы чего, пацаны! Это же Лом! Извини, Лом! – парень обращался уже к мужчине в пиджаке. – Пацаны зеленые еще, паханов не знают.
– А это что за труп? – осведомился тот, кого называли Ломом.
– Да так, – ухмыльнулся перебинтованный, – фраер какой-то. Мы к нему по-хорошему, а он быковать начал.
– Фраер, – проговорил Лом и наклонился к Щукину.
Николай с трудом разлепил окровавленные веки, и тут же перед его глазами возник образ бравого гаишника Шелгунова.
– Оп-па! – удивился Лом, выпрямляясь. – Какую птичку поймали. Привет, гастролер! А ты, Муха, чего – не узнал этого урода, что ли?
– Этого?
Муха – тот самый перебинтованный – тоже наклонился над Щукиным и ахнул.
– Узнал! – воскликнул он. – Теперь вот узнал! Ух, сука! Поймали мы его! Я из-за этого козла чуть не откинулся! Сейчас я его…
– Цыть! – остановил Муху Лом. – Не сейчас. Надо его к паханам отвезти. К Пете Злому. Может быть, он еще где засветился. Надо же, – снова изумился Лом. – Нашли! Я думал, эти гастролеры давно свалили из города.
«Все, – пронеслось у Щукина в одуревшей от побоев голове, прежде чем он потерял сознание. – Конец. Так я и знал – везло мне, везло, но тут судьба обернулась ко мне жопой».
Он закрыл глаза.
– В машину его! – приказал Лом. – В багажник. Муха, беги в кабак, зови Толстого. А вас, пацаны, я угощаю. Сегодня у меня праздник. Очень крупный улов.
Щукин на мгновение приоткрыл глаза, но закружившиеся вокруг разноцветные пятна ослепили его. Завыло и опрокинулось гудящее неподалеку море, а по небу полетели длинные железнодорожные составы – из окон вагонов высовывались гогочущие гусиные головы.
Впрочем, это уже был бред.
Григорий – но не окровавленный и с лицом, не покрытым копотью, а в белой рубашке и улыбающийся – склонился над Николаем и покачал головой.
– Ну, ты даешь, – проговорил Григорий, – сколько можно валяться-то? Все давно встали и ушли…
– А ты, – морщась от головной боли, которая ощущалась даже в бессознательном состоянии, сказал Щукин, – почему остался, если все ушли?
– А я не остался, – засмеялся Григорий. – Я вместе со всеми. Это тебе повезло. Хотя, как сказать…
– Это точно. – И Щукин помрачнел, вспомнив, какие слова проводили его в небытие. – И что же мне теперь делать? – спросил он у Григория.
Но никакого Григория уже не было.
Серый туман клубился перед открытыми глазами Щукина, какие-то непонятные силуэты маячили в тумане, и Николай слышал доносящиеся до него голоса.
– Ты его не слишком сильно по голове саданул, Лом?
– Это не я. Это Муха с пацанами какими-то стоял, а пацаны пьяные – подраться им захотелось, и они
