— Как жалко…
Мати знала правду, что Ники собирается жениться на этой немке. Нет, нет, — думала она, — он не может меня оставить. Он любит меня. — Но после возвращения Наследника из Англии слухи о предстоящей помолвке стали все настойчивее. Газеты обсуждали это дело на все лады. — «Хорошо, хорошо, тогда я буду с Сержем. Это вина Ники, а не моя». Но каждую ночь она лежала в постели, оплакивая потерю своего Ники. Боже мой, она теряет его из-за этой ужасной немки, которая не ездит верхом, не может много гулять, потому что у нее слабые ноги. Мати с жадным любопытством ловила каждую сплетню о своей сопернице. Недавно ей донесли, что Императрица противится этому браку. Почему же Ники не откажется от брака? Так много членов Императорской Семьи женились морганатически, его собственный дед, кстати. А Петр Великий? Он женился на эстонской прачке из пленных, и никто не смел возразить. «Почему не я? Я — ведущая балерина ведущего театра Европы, я — не прачка. У меня прекрасные ноги, у меня прекрасное тело». — Она чувствовала, что ее грабят. Мрачные мысли настраивали ее на мрачный лад.
— Отец, надо послать венок от Правительства — умер Чайковский.
— Чайковский? Какой Чайковский? Этот паршивый революционер, который основал коммуну в Америке?
— Да нет же, наш знаменитый композитор, милый. Я распоряжусь, Ники, от нас будет венок.
— Это прекрасно, мама.
— Какие еще новости? — поинтересовался Государь.
— Похороны привлекут толпы людей. В столицу уже съехались все иностранные корреспонденты.
— Толпы? Позовите мне начальника полиции, никаких толп. Толпы — это всегда беспорядки.
— Да нет, отец. Это другие толпы… музыканты, артисты, это не революционные студенты.
— Ники, не спорь, я знаю, что говорю.
— Этот Чайковский, которого тринадцать лет финансировала чудачка миллионерша фон Мекк, не так ли?
— Петров прав. Чайковский стоил ей 18 000 рублей золотом в год, видеть при этом ее он вообще не хотел. Часто писал по двадцать писем в день, но ей только, когда хотел денег. Вот наивная старая дура!
— Да хватит, господа, это Императорский театр, а не рынок. А вы, Марков, чушь изволите говорить. Вы завидуете гению, потому что сами плохой композитор. — Голос Мати был сердитый.
— Господа, Мати, послушайте, я все знаю про эти деньги. Я вам сейчас расскажу самую секретную информацию из внутреннего источника. Чайковский недавно написал письмо Государю, денег просил…
— Неужели!
— Откуда тебе это известно, Чаплыгин?
— Я, между прочим, — журналист. Сведения из Зимнего дворца. У меня там информатор. Государь распорядился дать Чайковскому 3000 золотых рублей из Императорского фонда. По этой причине наш композитор неожиданно стал нежным другом великих князей Константина Николаевича и Константина Константиновича. Он вдруг нашел их очаровательными и занимательными. Вы только послушайте, — Чайковский посвятил двенадцать… да, двенадцать романсов императрице!
— Великий князь Константин Николаевич — культурный человек, либерал, он оказывал влияние на отца Императора, упорно боролся за отмену крепостничества, — упорствовала Мати.
— Все так, но тем не менее, Мати, — сказал Бартолли, который как раз в ту минуту забежал в театр. — Ты же не будешь спорить, что последние десять лет он сочинял ужасно. Я не знал, что писать, но редактор настаивал — ни одного плохого слова.
— Бартолли, Чаплыгин, Мати, послушайте. Когда Петипа ставил «Щелкунчика», Чайковскому оставалось только забить музыку в интервалы, — пытался всех перекричать Марков.
— Господа, достаточно. — Голос Мати звучал властно, и все на минуту притихли. — Здесь не редакция, где обсуждаются сплетни. Мне стыдно слушать вас. Через десять минут начнется репетиция. Опаздывающие войти не смогут. Двери запрут.
— Милая Мати, мы все знаем, как ты обожала этого бога музыки, все понятно.
— Да, Бартолли, да, обожала. И теперь, когда он умер, мне неинтересно слушать ваши злопыхательства и пересуды.
К отчету министра внутренних дел о том, что Мати видится, и не только видится, но и вступила в близкие отношения с его двоюродным братом Сержем, Наследник отнесся спокойно. Ревность пронзила его, но только на мгновение. Он знал: так и должно быть. Все к лучшему. Хорошо, что это Сергей, а не кто— нибудь другой. Ники решил, что теперь самое время поднять вопрос об этом.
— Мати, дорогая, ты ведь знаешь, что ты для меня значишь. Я хочу быть честным с тобой. Мне не нужна слава быть Наследником. Я хотел бы, чтобы мой брат Георгий был бы на моем месте, но он не здоров. Отчасти я в этом виноват. Помнишь, во время поездки на «Памяти Азова», когда мы играли, я случайно толкнул его. Он упал и ушиб легкое. После этого у него начался туберкулез. Получилось, что я Наследник. У меня нет политических амбиций. Я не готов взять на себя ответственность управлять Россией. Вечные конфликты внутри, битвы на международной арене. Опять же с Англией. Я люблю Англию. Я хотел бы там жить, время от времени, конечно… с тобой, любовь моя. — Наследник говорил сбивчиво и отрывисто. — Я принимаю мою судьбу, не потому что это мой выбор, дорогая, только из чувства долга. — Он притянул ее к себе. — Я хотел бы быть простым смертным, тогда со мной была бы только ты.
У Мати выступили слезы на глазах.
— Я не оставляю тебя, — продолжал Ники. — Я буду в тени. Я всегда буду рядом, и Серж будет нашим посредником. Я хочу, чтобы ты была мила с ним.
Последние слова Наследника задели Мати.
— Что значит «была мила с ним?» — Голос Мати дрожал. — Я уже мила с ним… поскольку ты хочешь жениться на этой немке. — Она посмотрела на него вызывающе. Она хотела сделать ему больно, оскорбить, ведь он собирался оставить ее, свою маленькую Мати. — Серж привлекательный. Он личность, он умен. Он высокий. У него атлетическое сложение, его тело… прекрасно.
Это было уже слишком. Ники и так был хорошо осведомлен об их отношениях и без этих подробностей. Она, конечно, это понимала. Зачем она тогда говорит такое? Чтобы нанести ему рану или играет? Какой невинный голос, но ведь точно знает, что ее слова глубоко задевают его.
Ники молчал. Он не хотел совсем терять Мати, но раздражение, которое она в нем будила теперь, охлаждало его чувства.
— Ты строишь гнездышко со своей Алисой, — тем временем продолжала Мати. — Меня ты используешь… В 22 года у нее уже слабые ноги. — Матильда глотала слезы. — Я все о ней знаю. Я знаю, что Государыня тоже против. Почему же она?
— Прошу тебя, Мати, не плачь, я не могу этого вынести.
Он утирал ее лицо своим платком, но она говорила и говорила, и голос ее становился все более агрессивным.
— Какая она, твоя Алиса… в постели?
Ники был противен вопрос и мерзкий тон Мати, но он сделал над собой усилие:
— Я с ней еще не близок, ты неверно думаешь. Она милая, немного суеверная, боится лошадей, как мой отец, но у нее мужской ум. Это правда, что мои родители ее тоже не хотят.
— Значит, был разговор обо мне?
— Был.
Николаю стало больно при воспоминании о словах, сказанных отцом о Мати.
То, чего она больше всего боялась, случилось 7 апреля 1894 года. Сразу несколько газет напечатали сообщение высочайшего семейства — о предстоящей помолвке Наследника и принцессы Алисы Гессен-
