— Велели зайти? — сердечно осведомился он. — Просим, просим. Явился по вашему приказанию. Чем могу служить?
Между братьями Ванрингэмами было определенное сходство и, увидев их вместе, можно было догадаться, что они — родственники. Но сходство это ограничивалось внешностью; характеры различались кардинально: боевой кот, которому приходится бороться за жизнь в закоулках и на свалках нашего мира, и его мягкотелый сородич, расположившийся в зажиточном доме. Табби был холеный и сытый, Джо — поджарый и жесткий. Был у него и тот неопределимый налет, какой появляется у молодых людей, которым пришлось пробиваться, начав с жалкой десятки.
Хозяин кисло глянул на него: телефонные впечатления еще не совсем остыли — Басби мира сего злопамятны. Вдобавок он обнаружил, что его молодой помощник нынешним утром оскорбительно весел. Непочтительно и нахально Джо держал себя всегда, но сегодня он был еще непочтительнее и совсем уж нахален. Пожалуй, сегодня он был безудержно нахальным.
— В приемной девушка, пришла по поводу счета, — буркнул Басби. — Займитесь-ка ею.
— Ясно, — сочувственно покивал Джо. — Старая история?
— Что это значит?!
— Ладно, не впервой. Расслабьтесь, шеф! Сегодня я в редкостной форме. Угомоню десяток писательниц. Положитесь на меня!
— Осторожнее! — вскрикнул Басби.
Джо отдернул руку — он собирался ободряюще похлопать шефа по плечу, и теперь с легким удивлением взглянул на него.
— А?
— Кожа!..
— Как? Уже содрали?
— На солнце обгорел.
— Ясно! Надо было маслом намазаться.
— Сам знаю. Сколько раз повторять, не называйте меня «шеф»!
— А как? Босс? Сеньор? «Сеньор» вам нравится? А может, «мой господин»?
— Зовите просто «сэр».
— Сэр? Сэр… А что, неплохо. Лаконично. И прямо с языка соскальзывает. Надо же! И как это вы додумались?
Басби вспыхнул. Он размышлял, как размышлял уже столько раз, стоит ли переносить эти шуточки ради услуг сторожевого пса. Фраза «Вы уволены» трепетала на кончике языка, но он его прикусил.
— Ступайте, поговорите с ней!
— Одну минутку! Тут дело поважнее.
Подойдя к шкафчику под книжной полкой, он принялся там рыться.
— Что — вы — делаете?
— Ищу ваши нюхательные соли, — отвечал Джо, возвращаясь и жалостливо глядя на хозяина. — Боюсь, господин мой, вас ждет неприятный удар. Хочу его приглушить. Вы газеты читали?
— А что?
— Повторяю, вы читали газеты?
Басби ответил, что проглядел «Таймс».
— Фу! — скривился Джо. — Дешевка! Но даже «Таймсу» пришлось признать, что вещица — удалась!
— Э!
— Моя Пьеса. Вчера была премьера.
— Вы написали пьесу?
— Да. И какую! Блеск! Восторг!
— О?
— «О» — не очень-то красноречиво. Ладно, сойдет. Да, премьера состоялась вчера. Лондон сражен наповал! Прекрасные дамы и храбрые мужчины корчились от смеха! Даже рабочие сцены покатывались, а тысячный зал надрывался «Браво!» Словом, фурор. Хотите почитать рецензии?
Внезапное подозрение кольнуло Басби.
— Когда это вы написали пьесу?
— Дома, дома, не на службе! Оставьте надежды, мой Басби. Вам не удастся цапнуть часть процентов. А ведь могли бы! — с искренним восхищением признал Джо. — Нет, вы — уникум! Возьмем ваши контракты. Представляю себе, как автор подпишется — и шарахнется, когда из всех этих «поскольку», «постольку» или там «нижепоименованный» на него набросятся сложноподчиненные фразочки в черных масках. Но на этот раз — нет и нет! Оставьте надежду, дорогой стервятник.
Басби расшумелся, покритиковав, в частности, это обращение, но Джо объяснил, что, назвав его стервятником, старался создать атмосферу вящей сердечности.
— Поймите, — добавил Джо, — я готов обнять весь мир. Я люблю всех. Я не спал ночь, но все равно я всех люблю. Я не хожу, а летаю, сбив шляпу набекрень. Дитя может играть со мной.[71] Ну давайте, я почитаю вам рецензии!
Когда Басби не выказал ни малейшего интереса, Джо чуть не заплакал.
— Да это и вас касается! Самым непосредственным образом. Потому-то я и приготовил соли. Видите ли, мой несчастный друг, я решил уволиться. Крепитесь! Суньте голову между колен. Да, Басби, дорогой мой, старый Басби, мы расстаемся. Я был тут счастлив. Но разлука неизбежна. Я богат, мне не к чему больше работать!
Басби хрюкнул, что удавалось ему легко, он вообще походил на борова. Мистика, не мистика, но Табби, никогда его не видевший, портрет набросал довольно точный.
— Уйдете — лишитесь полумесячного жалованья.
— Ничего. Скормите его птичкам.
Басби хрюкнул снова.
— Значит, пьеса имела успех?
— Вы что, не слушали?
— По премьере судить нельзя.
— По такой очень даже можно!
— Рецензии — чепуха.
— Может быть. Но не эти.
— Жара все прикончит, — усердствовал Басби. — Это же надо, премьера в августе!
— Ну, что вы! Как раз удобно. И жара не помеха. Спектакль закупили вперед на десять недель.
Басби сдался — любой оптимизм в таких условиях гаснет, — только выдал последний аргумент:
— А следующая пьеса провалится. Через год прибежите обратно, поджав хвост. Но место будет занято!
— Место такого человека? Нет, меня не заменишь. Я бы на это не ставил. Да, вы же не слыхали рецензий! Давайте сделаю кратенький обзор. Так, так… «Искрометная сатира!» — «Дэйли Мэйл». «Остро и смешно» — «Дэйли Телеграф», «Едкая сатира» — «Морнинг Пост». «Нечто…» ах нет! это — «Таймс», это не стоит. Теперь вам понятно, почему я увольняюсь? Разве человек, которому поют такие панегирики, останется у предателя?
— Что? — вскричал Басби.
— То есть, у издателя. Есть в конце концов долг перед публикой! Н-да, что-то я разболтался. Пора идти к вашей таинственной даме. Последняя маленькая услуга. Лебединая песня. А потом — надо купить вечерние газеты. Видимо, они удержатся на высокой ноте. Ах, как приедаются бесконечные похвалы! Чувствуешь себя как султан какой-нибудь, у которого распелся придворный поэт…
— А что все-таки в «Таймс»? — перебил Басби.
— Детали неважны, — сурово осадил его Джо. — Ничтожный репортер взял фальшивый тон. Лучше я расскажу вам о той буре, которая разразилась после второго акта.
Басби ответил, что не желает слушать о бурях.
— Предпочитаете фурор в финале?
