палубу фрегата и нашёл вахтенного офицера.
- Покажите мне вахтенный журнал, Фрэнсис... Какая там у вас последняя запись? Вот здесь впишите:
Он облокотился на больверк и, покуда не пришёл Джордж Палмер, долго смотрел на русские батареи, на конусы вулканов, на зеркало воды и редкие белые, почти прозрачные, облака где-то очень высоко в бескрайнем синем небе.
Военный совет на французском флагманском фрегате состоялся в назначенное время и прошёл в нормальной деловой обстановке.
- Что ж, завтра у нас будет шанс показать французам, как надо атаковать, - сказал Барриджу Николсон, выйдя на верхнюю палубу 'La Forte'. - Должен вам заметить, что план покойного адмирала и в самом деле на редкость хорош, но лично я вижу некоторые его моменты несколько по-иному.
- Что вы имеете в виду, сэр?
- Совещание совещанием, и план планом - но ведь мы здесь находимся для того, чтобы прославить величие британского флага, не так ли?
Барридж по-прежнему не понимал. Или делал вид, что не понимает?
- Послушайте, Ричард...
Вот как? И как к нему обращаться теперь? 'Дружище Фредерик'?
- ...вот персонально вас не удручает тот факт, что нами теперь командует француз?
Барридж про себя хмыкнул. Ну, удручает. Немного. И что?
- ...и все капитаны согласились с планом. Де Розенкурт первым сказал, что в плане он ничего менять не предлагает. То есть его вполне устраивает позиция брига - стоять себе и кидаться ядрами через перешеек. То же, что и де Ла Грандье. А 'President' в это время должен будет атаковать самую сильную батарею, за которой к тому же стоит 'Аврора' и второй 'вояка'. И 'Pique' - под крайнюю батарею, которую ядрами толком не возьмёшь, а ведь она будет сыпать прилично - причём сверху. Пароход же наш вообще должен обеспечивать всю эскадру, как мальчик на побегушках, и заметьте - снова английский корабль! А себе при этом выбрали всего одну незащищённую батарею из трёх пушек и двух хилых мортир на краешке мыса. Это на тридцать орудий левого борта! Каково?
- Сэр, но ведь план придумал мистер Прайс, а не Де Пуант, - сказал Барридж.
- Кстати, как вы распорядились насчёт тела адмирала? - спросил Николсон.
- Распорядился зашить в саван и завернуть во флаг Королевского флота. Уложили в адмиральский тузик, что подвешен за кормой. Думается, завтра похороним на берегу с положенными почестями.
- Да, несомненно. Вот вам пример, Ричард, куда может завести офицера неумение сладить со своими нервами.
Барридж вспыхнул, но изо всех сил сжал зубы, призвав все силы к тому, чтобы не дать вдруг заколотившемуся сердцу выскочить наружу. Его старания не остались для Николсона незамеченными.
- Что с вами, мистер Барридж? Скажете, я не прав?
- Сэр, я полагаю происшедшее сегодня несчастным случаем, а не самоубийством.
Ох, если б не субординация... Влепил бы пощёчину сорокалетнему сопляку, может, даже вызвал бы на дуэль... как жаль, что не всегда в жизни можно делать то, что хочется!
Николсон же владел собой великолепно, а потому, тщательно замаскировав свой сарказм, примирительно сказал:
- Хорошо, хорошо. Я согласен с вами. Договоримся пока считать
- Понимаю, - слегка остывая, сказал кэптен Барридж, для которого позиция Николсона была, увы, не нова. - А потом?
- А потом всё зависит от того, как мы составим официальные...
И кэптен Николсон осёкся, потому что к ним подошли де Ла Грандье и де Розенкурт.
- Чудесный вечер, не правда ли? - сказал де Ла Грандье по-английски.
- О, вне всякого сомнения, мсье капитэн де вайссо!79 - радушно ответил Николсон, но глаза его оставались холодными и колючими.
- Красота здешних мест совершенно не располагает к ведению боевых действий, - заметил де Розенкурт.
- К сожалению, нам придется её нарушить, - металлическим тоном сказал Николсон. - Сейчас, простите, не до патетики. Английские моряки, к примеру, излишнюю утончённость чувств обычно оставляют дома, потому и славятся своими победами, в отличие, скажем, от испанских. Да и некоторых других.
Это был открытый укол, причём грубый и неуклюжий. Французские капитаны еле заметно переглянулись. Де Ла Грандье всё же нашёл в себе силы дружески улыбнуться:
- Завтрашний день покажет, на что мы все годны. До встречи в Петропавловске! - и он протянул руку Барриджу. - Бедняга Прайс! Мне очень жаль вашего, точнее - нашего адмирала.
Барридж пожал протянутую крепкую ладонь, попрощался и с де Розенкуртом. Николсон также был вынужден ответить на рукопожатие и, коль скоро французские капитаны говорили по-английски, сказать им 'au revoir'80. Французы направились к своим шлюпкам. Кэптен Николсон уничтожающе посмотрел им вслед.
- Вот вам, пожалуйста. Что, прикажете их под фалды целовать? Идёмте, мистер Барридж. Я не могу похвастать, что чувствую себя превосходно, покуда стою на палубе французского фрегата. А их контр- адмирал Де Пуант, между нами, просто безвольная сопля. Если мы хотим чего-то добиться на театре военных действий, диктовать должны мы, - Николсон сделал ударение на слове 'мы', - поймите это, наконец. Мы, а никак не наоборот. С такими партнёрами по делу, как эти французы, не стоит церемониться, и я не собираюсь.
Кэптен Николсон придвинулся к Барриджу почти вплотную, так, что тот смог уловить тонкий запах дорогого французского одеколона, пронзил его ледяным взглядом и добавил чуть слышно, чётко разделяя слова:
- Смею вас в этом заверить, мистер Барридж.
Первые звёздочки уже поблескивали на быстро темнеющем синем небе.
Капеллан Хьюм в двадцатый раз обмакнул перо в чернильницу и в двадцатый раз отложил его сторону. Письмо домой не получалось. Начатое утром и отложенное в связи с известными событиями, оно совершенно потеряло своё первоначальное содержание и, разумеется, задуманный стиль. Закончив описывать свои впечатления о Сэндвичевых островах, капеллан совершенно растерялся и никак не мог перейти к Камчатке и Петропавловску.
Когда пишешь письмо домой, совсем неплохо мысленно представлять себе своих родных - всех тех, кому адресуются эти скупые, ёмкие и полные живого тепла строки. Но сейчас вместо них перед глазами капеллана одно за другим проплывали лица погибших моряков, которых ему когда-либо довелось отпеть за свою долгую службу в Королевском флоте, проводить
