Лодка начала менять курс, когда Шульц резко ушел с пути следования судна.
– Господин каплей,[5] – сообщил первый вахтенный офицер, – первое судно поражено торпедой. Тонет.
– И второе поражено в середину борта, господин каплей! – добавил второй вахтенный офицер.
– Наблюдайте, тонет ли и оно, – приказал Шульц.
До тех пор пока вахтенные не убедятся в том, что судно тонет, говорят только о его поражении торпедой.
– По правому борту корабль, очень близко!
– Право руля! – загремел голос Шульца.
Судно выглядело необычайно огромным, а его форштевень казался очень острым и угрожающим, когда лодка проходила с наветренной стороны по курсу, ведущему к столкновению.
– Бринкер, самый полный ход!
– Есть самый полный! – выкрикнул Бринкер, не находивший ничего особенного в том, что ему приказывают увеличить число оборотов вдвое против числа оборотов полного хода.
Волшебная рука механика придала лодке такую прыть, что она в последний момент смогла уйти от столкновения с транспортом, который прошел так близко от нее, что едва не врезался.
Конвой был охвачен панической суетой после атаки Шульца. Никто не мог сказать, находилась ли здесь одна субмарина или их было несколько, поскольку торпеды приходили со всех направлений.
– А вот смотрите, какой большой, господин каплей! – Хирзакер указал на корабль, находившийся прямо перед лодкой.
– Отлично, – ответил Шульц.
В 23.56 была выстрелена четвертая торпеда, покинувшая четвертую трубу торпедного носового аппарата. Она разрушила машинное отделение, после чего судно перевернулось и почти мгновенно затонуло.
«U-124» уже покинула поле сражения, оставив после себя следы огромных разрушений, когда пересекла курс внешней колонны конвоя.
Все присутствовавшие на мостике лодки смогли наконец свободно вздохнуть от пережитого и насладиться наступившим покоем. И вдруг их ослепил луч прожектора эсминца. Несколько мгновений командование лодки находилось в таком же замешательстве, в каком оказался злополучный транспорт, попавший в засаду в темноте ночи.
Эсминец яростно, как разъяренный бык, разбрасывающий глубинные бомбы направо и налево, уже находился в опасной близости от лодки. Для нее не оставалось иного выхода, как скрыться в глубине раньше, чем он врежется в них точно ангел мщения.
– Боевая тревога! – выкрикнул Шульц. – Срочное погружение!
Он впрыгнул в люк после вахтенных офицеров.
– Люк задраен! – крикнул он.
Бринкер кивнул с отсутствующим видом в ответ на это сообщение. В нарушение всех инструкций он, как говорится, уже успел передернуть затвор, когда услышал команду «Боевая тревога», не ожидая доклада о том, что лодка загерметизирована. И уже в тот момент, когда командир задраил входной люк и сообщил об этом Бринкеру, лодка находилась в состоянии срочного погружения, что сберегло драгоценные секунды.
Этот рискованный обычай, введенный в практику Бринкером, основывался на абсолютном доверии к действиям членов команды и полном исключении каких-либо ошибок с их стороны при совершении этих действий. Любая ошибка или упущение в герметизации прочного корпуса лодки перед погружением были чреваты опасностью ее затопления, а с учетом дифферентного угла погружения в этом случае уже не представлялось возможным вернуть ее к всплытию. По этой причине было строжайше запрещено совершать погружение до поступления всех сообщений о ее герметизации. И Бринкер поступал так всегда.
Лодка еще проваливалась в глубину, когда мощный удар потряс ее носовую часть, и она приостановила свой ход. Зловещая дрожь пробежала по всему корпусу лодки и, наверное, по телам людей на ее борту, пока она не достигла глубины 90 метров и не зависла на этой глубине, все еще содрогаясь в молчаливых объятиях морской пучины.
В центральном посту к командиру были обращены лица всех присутствующих там с выражением крайней тревоги и озабоченности.
– Скала, – ответил он на молчаливый вопрос, написанный на лицах присутствующих. – Мы напоролись на подводную скалу. Запросите о повреждениях в носовых отсеках, Кунт.
А между тем эсминец достиг места их вынужденной остановки, и теперь лодку сотрясал гром бешено вращающихся гребных винтов эсминца, возросший до невыносимого крещендо, когда он прошел прямо над их головой.
Шульц повернулся к сидящему у пульта гидроакустика Кессельхайму.
Кессельхайм также повернулся к нему лицом, и их глаза встретились. Внезапно Кессельхайм сорвал с себя наушники, а командир был вынужден схватиться за край штурманского стола.
Прошла первая серия глубинного бомбометания, безжалостно сотрясая корпус лодки и сбивая с ног сидящих в центральном посту людей. Этим жестом Кессельхайма, услышавшего щелчки срабатывания запалов глубинных бомб и поспешившего снять наушники во избежание разрыва барабанных перепонок, командир был предупрежден о начинающемся бомбометании, взрывы которого последовали секундой позже за этими щелчками.
Лодка вздрогнула и застонала всеми своими скрепами под действием волн сжимаемой взрывами воды. Шульц вцепился в край штурманского стола, на его лице при этом отразилась тревога и выражение сосредоточенности, как у тигра, готовящегося к прыжку. Но в то же время на нем не было никаких следов страха. Он отдавал команды жестким и решительным голосом. И вся его манера держаться в этой обстановке была пронизана уверенностью в себе, доходящей до степени некоего высокомерия и надменности.
Страх заразителен – такова его природа. Достойное поведение командира под огнем противника действовало успокаивающе на его подчиненных, и они уже думали не столько о том, удастся ли им избежать худшего, сколько о том, как Виллем сумеет вытащить их из этой опасной ситуации.
– Лево руля, 5 градусов! – приказал он рулевому.
Они вышли на ту часть конвоя, которая была ближе к берегу, где мелководье лишало их возможности погружения на большую глубину, чтобы уйти от преследования эсминца. Теперь их лучшим оружием было полное безмолвие.
– Погружайтесь не торопясь, Бринкер, и положите лодку на грунт.
– Так точно, господин каплей, – ответил Бринкер.
И пока эсминец совершал циркуляцию для возвращения к месту бомбометания, лодка уже легла на грунт на глубине почти 100 метров и хранила полное молчание по приказу командира «соблюдать режим абсолютного молчания в отсеках». Был даже выключен гирокомпас, чтобы он не выдал своим жужжанием их местоположение.
Люди непроизвольно поглядывали наверх, следуя глазами за перемещением шума от винтов эсминца.
Свист гидролокатора, ощупывающего ультразвуковым лучом корпус лодки, бил по нервам, и холодный пот страха покрывал тела людей, хранящих полное молчание.
Свист становился все громче и громче по мере того, как эсминец приближался к месту погружения лодки, но стал стихать после того, как эсминец прошел над их головой. Взрывы глубинных бомб теперь раздавались не столь близко, как раньше, и после еще одного взрыва шум гребных винтов эсминца замолк где-то вдали.
– Всплыть на перископную глубину, Бринкер! – скомандовал Шульц. – Томми оказались слишком нетерпеливыми, – добавил он с ноткой презрения в голосе.
Однако Шульц хорошо представлял себе, какие опасности подстерегали лодку, преследуемую на таком мелководье. Если бы противник поохотился за ними чуть подольше, ему представилась бы блестящая возможность поднять лодку со дна взрывами глубинных бомб, когда она, лишенная возможности скрыться
