командирами эсминцев.
Подлодка в таких случаях начинала медленно подбираться к противнику носом или кормой, чтобы быть возможно меньшей мишенью для излучений гидролокаторов противника.
Ультразвуковые импульсы, посылаемые из-под колпаков гидролокаторов эсминцев, отражались от корпуса подлодки. Частота отраженных импульсов и их сила могли многое сказать гидроакустику о позиции лодки, глубине ее погружения и расстоянии до нее, а последующие удары глубинных бомб будут в точности соответствовать этим данным.
И всякий раз, когда эти взрывы приблизятся к лодке, она будет искать спасение в глубине моря. А когда командир лодки попытается погрузить ее на глубину значительно большую расчетной, прочный корпус будет стонать и скрипеть, а члены экипажа станут обмениваться жесткими шутками насчет того, как скоро они достигнут «бумажной глубины» (глубины, на которой давление раздавит прочный корпус и придаст ему форму смятого газетного листа).
Вначале лодкам удавалось уходить от поражающего действия глубинных бомб, погружаясь ниже того уровня, на котором устанавливались взрыватели глубинных бомб преследователей, но затем англичане раскусили эту уловку и исправили свое упущение. Позднее лодки часто повреждались мощными глубинными бомбами со взрывателями, установленными на срабатывание на глубинах до 220 метров.
Фон Тизенхаузен однажды из-за неисправности манометра погрузился на глубину 266 метров, установив таким образом неофициальный рекорд глубины погружения. Позднее этот рекорд был побит Бауером на лодке «U-126», погрузившейся на глубину, где на каждый квадратный сантиметр поверхности прочного корпуса воздействовало давление 24 атмосферы. Это было наиболее глубокое погружение на подводных лодках типа IX–C.
26 октября «U-124» установила гидроакустический контакт с конвоем ОВ-229. В темное время суток она заняла позицию для нанесения торпедного удара из подводного положения, в результате совершения которого потопила норвежское грузовое судно «Кубано» и английское судно «Сулако».
Шульц как раз собирался проникнуть в глубину построения конвоя с левой стороны, когда вахтенный офицер за его спиной закричал:
– Эсминец в комовом квадранте правого борта!
Шульцу было достаточно беглого взгляда, чтобы оценить обстановку.
– Срочное погружение! – едва успел он крикнуть.
Их обнаружил эскорт конвоя и начал глубинное бомбометание на полной скорости.
– Глубина погружения 220 метров! – скомандовал Шульц, поспешно спускаясь с мостика.
Вода с шумом устремилась в балластные цистерны, когда Бринкер на полной скорости направил лодку на глубину. Но этот шум вскоре был заглушен шумом гребных винтов эсминцев, оказавшихся прямо над ними. Лодка заполнилась сумасшедшим звоном, за которым последовали взрывы первой серии глубинных бомб, раздавшиеся в опасной близости от нее. Люди едва держались на ногах из-за резкого дифферента на нос, возникшего при срочном погружении, и были сбиты с ног, когда лодку подбросил удар от близкого взрыва бомбы. Командира швырнуло на колени, и он безуспешно пытался снова подняться, хватаясь за край штурманского стола. И тут же следующим взрывом на него бросило Хардегена.
Лодка выпрямилась после взрывов и продолжала, резко опустив нос, погружение на безопасную от глубинных бомб глубину.
Члены экипажа стали расходиться по своим боевым постам. Они могли явственно слышать, как возвращается эсминец.
На этот раз он шел значительно меньшим ходом, а свист луча его гидролокатора с безумной ритмичностью, как бичом, ударял по корпусу подлодки.
– Глубина 220 метров, господин капитан-лейтенант, – доложил Бринкер, когда они достигли глубины, установленной командиром лодки.
– Хорошо, – ответил Шульц. – Руль чуть влево.
– Руль чуть влево, – повторил за ним Вилли Кляйн, слегка поворачивая штурвал.
Теперь эсминец был прямо над ними. Подводники напряженно ожидали новых взрывов. По их лицам катились крупные капли холодного пота. Они непроизвольно поглядывали вверх, мысленно представляя себе бочки со смертельным грузом тротила, скатывающиеся с кормы эсминца и погружающиеся в глубину прямо над их головой.
Первый взрыв оказался еще более мощным, чем взрывы при первом бомбометании. Освещение центрального поста замигало, а затем погасло – стекла ламп не выдержали мощных сотрясений и полопались. Внезапно наступивший мрак еще более усилил вселяющее страх ощущение полного хаоса. Прозвучал второй взрыв, и лодку затрясло, как в лихорадке. Каждый последующий взрыв, казалось, все ближе подбирался к корпусу лодки, ударяя по нему и людям внутри него с такой силой, что, казалось, прочный корпус вот-вот не выдержит и разрушится.
После этой серии бомбометания эсминец ушел в сторону, и красные огоньки аварийного освещения зажглись в центральном посту. Разбитое стекло и куски изоляционной пробки лежали на палубе повсюду, когда напуганные и травмированные люди стали подниматься на ноги.
Бринкер проверил исправность приборов, которые, к счастью, оказались неповрежденными, и отдал необходимые срочные распоряжения своим людям на постах, когда совместными усилиями удалось установить контроль над все еще содрогающейся лодкой.
Один из его людей, ослабев, оперся о пульт управления погружением, и Бринкер сам пытался помочь ему. Он крепко прижал его раненую руку к своему телу, и капли крови капали на его рубашку и палубу.
– Годер! – проревел Бринкер. – Эй, доктор!
– Иду! – ответил спешащий на призыв доктор Годер.
Он подбежал к ним как раз в тот момент, когда начала взрываться вторая серия глубинных бомб, и всех бросило друг на друга. Лодка, как сумасшедшая, подпрыгивала в водоворотах воды, закрученных взрывами, пока самостоятельно не выровнялась, как только прекратились взрывы.
– Бринкер, погрузите лодку еще на 5 метров, но без шума, – распорядился командир, а затем, повернувшись к Кессельхайму, сидящему у приборов гидроакустики, добавил: – Дайте мне пеленг и дистанцию до эсминца.
Последующие пять часов Шульц был занят тем, что осторожно маневрировал в отчаянной попытке оторваться от преследователя. Но казалось, преследователь чувствовал каждое движение лодки, всякий раз возвращаясь к ней и прощупывая рвущим нервы скрипом гидролокатора и бьющими по корпусу, как кувалда, взрывами глубинных бомб.
– Еще на 5 метров глубже, Бринкер! – снова повторил командир.
– Господин каплей, мы уже на 8 метров превысили предельную глубину погружения, – сообщил Бринкер.
– Я знаю, – возразил ему Шульц. – Но лодка может не выдержать этих ударов. Эти проклятые глубинки забьют ее до смерти.
– Слушаюсь, – покорно ответил Бринкер.
Осмотревшись, Шульц поймал испуганный взгляд молодого матроса, впервые вышедшего на боевое патрулирование. Чувство страха делало его еще более юным, чем он был на самом деле.
Командир внезапно улыбнулся.
– Не беспокойся, – сказал он. Тон его голоса был удивительно теплым и мягким и относился скорее ко всем, находившимся в центральном посту. – Я обязательно верну тебя домой. – Его доверительная улыбка относилась конечно же ко всем им. – Что скажет твоя мать, если я не выполню свое обещание.
На мгновение показалось, что эсминец уже не так близок к лодке.
Воздух в лодке был затхлый и удушливый, и Шульц распорядился раздать всем калиевые патроны. Люди брали патрон в рот и дышали через него. Углекислый калий частично удалял из вдыхаемого воздуха углекислый газ, облегчая таким образом дыхание.
А пока по корпусу продолжал бить свистящий бич гидролокатора эсминца, взвинчивая нервы экипажу лодки. Все они знали, что, когда этот постоянно нарастающий свист достигнет пика, за этим обязательно последуют взрывы и сотрясение корпуса лодки, как под ударами молота.
А Шульц тем временем уводил лодку все глубже и глубже, пока она выдерживала давление, о котором и не помышляли ее создатели. На ее прочный корпус напирали тысячи тонн воды, грозящие раздавить ее, как
