– О-о-о, круто!! – Молодым людям явно понравился широкий жест нового знакомого, который вынырнул на них из темноты и, увидев в их руках «мобильник», попросил позвонить и сказать несколько слов другу.
– Меня зовут Тата, – на полном синусоидальном ходу к ярко освещенным дверям дискотеки заплетающимся языком сообщила ему девушка, которая говорила со Свиридовым. – А ты к-как?
– Афанасий. А Тата – это вообще что за имя? Вождь могучего индейского племени педикулезов Акуна Матата?
Громкий смех друзей девушки был ответом на эту сомнительную остроту.
– Да я понял, – примирительно добавил Фокин, – приятно познакомиться, Наташа.
...И не один из находящихся на этой ночной дискотеке никогда не распознал бы в этом весело улыбающемся молодом и красивом, сполна наслаждающимся жизнью человеке суперкиллера, который всего полчаса назад двумя выстрелами из автоматической винтовки уложил одного из богатейших людей столицы, а потом недрогнувшей рукой убил подручного своего коварного заказчика. Подручного, который должен был убрать исполнителя столь дерзкого и дорогостоящего заказа.
Его, Афанасия Фокина.
Глава 6
Свиридов спокойно и без эксцессов довел автомобиль с мирно спящей Аней до виллы Коваленко и, просигналив охранникам, чтобы те открыли ворота и впустили их во внутренний двор, подъехал прямо к парадной лестнице.
Он не стал будить Аню, а просто легко поднял ее на руки и понес по ступенькам. Сидевший в вестибюле охранник взглянул на него с плохо скрытым недоумением, но, увидев, что хозяйка виллы просто крепко спит и, очевидно, не без влияния алкоголя и прочих паров ментола и эвкалипта, успокоился.
Он донес ее до первой же спальни и аккуратно уложил на широкий низкий диван. Потом прикрыл пледом и, присев на самый край дивана, задумчиво посмотрел на ее бледное лицо и чуть шевелящиеся губы, даже сейчас чувственные и манящие. Глупо. Глупо сидеть здесь и рвать нервы, тем более что нет ничего более бессмысленного, чем это ночное просиживание в позе ополоумевшего от любовной чесотки Ромео.
Он наклонился над ней, чтобы в последний раз проверить, удобно ли ей лежать и плотно ли она укутана пледом, как вдруг ее руки обвились вокруг его шеи и властно притянули к себе. Он не сопротивлялся. Куда легче противостоять медвежьей хватке чемпиона мира по греко-римской борьбе в супертяжелом весе Александру Карелину, с которым Владимир был знаком лично и даже провел пару спаррингов.
Карелину, разумеется, он проиграл, но еще легче он проиграл этим тонким нежным рукам, которые прижали его к себе, и губы Ани едва слышно прошептали:
– Почему ты обманул меня, когда сказал, что не видел того человека?
Владимир чуть приподнялся и посмотрел на потухшее лицо Ани с полуприкрытыми темными глазами.
– Только не спрашивай, какого человека. Ты мог обмануть Сергея... но ведь меня ты не обманешь так, Володя?
– Какое все это имеет значение?
– Ты прав. – Аня посмотрела на него, и он увидел, что у нее глаза безнадежно загнанной, затравленной лисицы. Глаза, еще пытающиеся удержать первородную хитрость и инстинкт самосохранения, но уже остывающие перед неумолимым натиском много превосходящих гибельных страстей. Беспомощные и почти по-детски доверчивые. – Ты прав, – повторила она. – Это не имеет никакого значения. Для меня. Хотя я видела по тебе, что ты что-то упорно скрываешь. Ты говорил про того человека так, как будто им был ты сам... Возможно, я так бы и подумала, что это ты... Но ты был все время со мной. Со мной, – еще раз слепо повторила она.
– Ты пьяна, Анечка, – сказал он. Владимир не узнал собственный голос, безнадежно кружилась голова, и без права на высвобождение и пощаду затягивало в дурманящий и свирепо баламутящий кровь омут, из которого нет спасения и нет возврата.
И пусть еще кто-то скажет, что такого не бывает и что все давным-давно получило свою цену.
– Он купил меня, – пробормотала Аня, – и я была счастлива до небес, что... вот так. Устроилась в жизни, как называют это нищеброды. Я не могу... зачем, зачем я вызвала тебя сюда?
Она приподнялась на одном локте, всклокоченные спутанные волосы упали ей на лицо, но она не обратила на них ни малейшего внимания.
– Я хочу уехать отсюда, Володя, – твердо выговорила она. – Мы снимем с моего личного счета деньги и уедем... навсегда. А Сергею я потом напишу... по Интернету или как... все объясню. Ну вот, – она уронила голову на плечо Владимира и засмеялась, а потом тут же заплакала, – ну вот... я опять пришла к тому, от чего так хотела убежать. Я заговариваюсь... я схожу с ума. Правда, Владик?
– Правда, – с трудом выговорил он и вдруг резко поднялся на ноги. – Ты не понимаешь, что делаешь, Анечка... Господи! Это же не сцена из мексиканского сериала, а мои нервы не арматура... в железобетонном блоке. Нельзя... ты понимаешь, нельзя!
– Почему нельзя? – тихо и покорно спросила она.
– Потому что нельзя... так много пить. – Он попытался засмеяться своей мнимой злободневной остроте, но из горла вырвался только невнятный хриплый звук. Он сел на пороге и, обхватив голову руками, что-то нечленораздельно забормотал.
В этот момент дверь открылась и вошла горничная – почтенная дама лет пятидесяти, одна из трех прислуживающих по штату Анне Михайловне Коваленко.
– А, вы приехали? – проговорила она. – А я думала, вы останетесь в Москве. Где вам постелить, Владимир Антонович?
– На дне бассейна, – зло ответил он и, рывком поднявшись с пола, вышел из спальни.
– Что-то случилось? – спросила горничная, обеспокоенно глядя на Аню. – Господи, деточка, да на тебе ж лица нет! Что-то произошло?
– Произошло, – спокойным чужим голосом ответила Аня, а в голове почему-то всплыли обрывки песни Высоцкого... «или это колокольчик весь зашелся от рыданий... не несли так быстро сани...», – произошло. Сегодня на банкете было плохое вино.
В то же самое время Фокин, наевшись, напившись и натанцевавшись, поднялся со своей случайной подружкой в номер, где предложил в кои-то веки культурно распить бутылочку – на этот раз очень неплохого и дорогого шампанского.
Нет смысла говорить, что эта глубокомысленная идея была принята на «ура», а уже через пятнадцать минут, благополучно выглотив все ледяное содержимое запотевшего сосуда, окончательно окосевшая парочка не нашла ничего лучшего, как завалиться в койку и перевести знакомство в самую приятную стадию.
Что и говорить, Афанасию Фокину выпала весьма занимательная и изобилующая хитросплетениями событий ночь.
– Так что же там у тебя произошло, Андрей? – Сергей Всеволодович склонился над полулежащим на заднем сиденье коваленковского «Кадиллака» Чечеткиным и пытливо посмотрел в его еще мутноватые, но уже приобретшие острое осмысленное выражение глаза.
– А тебе разве еще не доложили, Сергей Вселч? – буркнул тот.
– Доложить-то доложили, но я хотел бы выслушать твою версию. Из первых уст, так сказать.
Чечеткин сделал недюжинное – если судить по его побагровевшему и искривившемуся от вступившей в раненую голову острой боли лицу – усилие и сел.
– Мы едем, что ли? – проговорил он. – Или у меня в чердаке все плывет... уф!
– Можно сказать, что уже приехали, – ответил Коваленко, – хотел отправить тебя в больницу, а ты сам очухался. Интересная получается петрушка: босс носится со своим начальником охраны, как будто все не должно быть с точностью до наоборот.
Чечеткин вздохнул и пощупал голову кончиками пальцев.
– Здорово меня приложил этот черт, – пробормотал он, а потом осторожно помассировал виски и после некоторой паузы спросил: – А что рассказывал тут Свиридов?
