последних курсах моими выставленными в интернете проектами заинтересовалась одна крупная фирма и с тех пор пошло-поехало…
— Ай! — вдруг вскрикнул Кагэ.
Я обернулась. Смотритель стоял рядом с разросшимся кустом роз, посасывая уколотую правую ладонь. Судя по всему, он пытался убрать часть ветвей подальше от тропинки, за что и поплатился. Мог бы и просто обойти.
— Надеюсь, ты не внес заражение? — хмуро спросила я, посматривая на запыленные листья розы. Подхватить какую-либо заразу можно было запросто. — Пойдем в дом, там и промоешь.
Я потянула его за рукав плаща, и парень, бурча о чрезмерном внимании к подобным мелочам, поплелся следом.
Мы вошли через черный вход, ведущий через небольшой коридор прямиком на кухню. В коридорчике не было того ужасающего холода, который встретил нас в день приезда. То ли особняк прогрелся солнечными лучами, то ли не до конца ушло вчерашнее тепло. В любом случае, теперь в холле можно было говорить, не выпуская изо рта облачко пара. Пройдя в гостиную, я зажгла свет и, найдя в чемодане привезенную с собой аптечку, подала смотрителю йод.
— Асаяке-тян, я не собираюсь убиваться из-за подобных царапин, — возмутился Кагэ, с подозрением рассматривая закрытую темную бутылочку. Видимо, будучи не совсем обычным человеком, к лекарствам он относился весьма скептически. — Погляди, наверняка уже и крови нет, — он повернул руку к свету, показывая мне ладонь.
И непроизвольно вздрогнул. Я тоже отшатнулась, прикрывая рот. Чуть не выругалась, при моем-то воспитании.
В тусклом свете (от запыленной лампы другого и быть не может) мы увидели, как темные полосы неторопливо расползаются по всей руке от места укола, создавая на чистой коже омерзительный рисунок фиолетового отлива. Справившись с отвращением, я прикоснулась к поврежденной ткани — рука словно одеревенела, и в наиболее твердых местах проявлялись крохотные узелки. Подрастая с каждой секундой, они становились всё более окрепшими…
И мы вдруг очень четко осознали, чем всё закончится.
Хорошо, что аптечка была поблизости.
Смотритель нервно сглотнул, зажав здоровой рукой плечо, не позволяя заразе распространяться дальше, и терпеливо ждал, пока я наложу жгут. Йод заменил спирт — не было времени решать, что в данной ситуации было лучше, и рисковать я не стала. Не знаю, что за яд попал Кагэ на руку, но обычным заражением здесь и не пахло. Достаточно сказать, что от спирта царапина вспенилась, и парень стиснул зубы, чтобы не закричать. Я прикрыла глаза, борясь с накатившей дурнотой.
'Соберись, некогда строить из себя кисейную барышню', — резко одернула я себя, с трудом справляясь с подступающей слабостью.
А черные узелки словно жили своей жизнью. Росли, пульсировали, готовясь в любой момент прорвать натянувшуюся кожу….
— Режь, — Кагэ протянул мне миниатюрные ножницы, здоровой рукой распотрошив маникюрный набор. Больше ничего острого под рукой не оказалось. Я посмотрела на острые края, зараженную руку и задохнулась, представив, как буду резать по живому.
— Не могу. Прости, я правда не могу.
Скрутило живот. Я присела, стараясь отдышаться и успокоить бьющееся сердце. В ушах стоял звон. 'Вот такой бывает паника', — услужливо подсказала мне память и подсунула с десяток других не менее приятных воспоминаний. Окровавленный нож, смех, разбитое стекло — посеревшие картинки из прошлого калейдоскопом закружились вокруг, не давая утихомирить страх.
— Асаяке, я правша, — спокойный голос смотрителя проник вглубь моего личного ужаса, потихоньку убирая его из головы. — Я не смогу сделать это сам. Ловкости не хватит. Пожалуйста, режь.
В трясущуюся руку вложили ножницы, и мне показалось, что холодный металл жег сильнее докаленного добела железа. Вдох-выдох, — я позволила себе несколько секунд страха, чтобы потом полностью собраться.
'У меня были курсы скорой медицинской помощи. Я не боюсь крови. Значит, обязательно справлюсь'. А всё, что произошло раньше — оставлю воспоминания напоследок.
Когда паника отступила, я вновь посмотрела на пораненную руку Кагэ. Парень сидел рядом на полу, прислонившись спиной к шкафу, и тяжело дышал. По шее катились бисеринки пота. Смотрителю было гораздо хуже — в некоторых местах наросты достигли сантиметра в диаметре, и в любую секунду готовы были прорваться. Медлить дальше было нельзя.
— Терпи, — честно предупредила я, аккуратно перехватив руку и делая надрез на месте укола шипа. Проступившая желтая жидкость смешалась с кровью, и пришлось срочно её оттирать, несмотря на стенания Кагэ. Иначе не было видно главного: темного корешка от мутировавшего растения, успевшего пуститься в рост. И этот корень извивался словно живой, стараясь прочнее зацепиться в чужом теле.
— Вытащи из меня эту гадость, — прошептал смотритель, отводя глаза от устрашающего зрелища. Стараясь думать только об операции, я пережала корень пинцетом, не позволяя ему двигаться, и посмотрела на пульсирующие наросты. Кажется, я догадалась, что было внутри.
— Держи и не смей дергать, — сказала я приказным тоном и подала парню пинцет, а сама аккуратно надрезала самый крупный из узелков. Внутри предсказуемо оказался шип. Блестящий, красный от крови и острый, как игла. Представляю, что стало бы с рукой смотрителя, если бы мы сразу дернули за корень.
Аккуратно, стараясь не задеть кожу, я срезала шип и принялась за следующие наросты. Кагэ шипел от боли, но терпел. А узлов оказалось нескончаемо много…
Счет времени был потерян. Возможно, прошло пять минут. Вероятнее, полчаса. Мне показалось — вечность, но сейчас это не имело значение. Последние шипы были срезаны, а резко выдернутый корень вместе с разросшимся стеблем неподвижно лежал рядом со смотрителем, на заляпанном кровью полу.
Я промывала парню раны, обильно дезинфицируя и перевязывая. Несмотря на все мои старания, рука выглядело ужасно, но Кагэ обещал, что за пару дней заживет. Да и впрямь — чернота уходила, потихоньку, почти полностью отступив у локтя.
Закончив работу, я обессилено села рядом со смотрителем, положила остатки бинтов в аптечку, туда же сунула ножницы… и неожиданно для себя заплакала.
Кагэ молчал. Притянул мою голову к себе, тихонько поглаживал здоровой рукой волосы и молчал.
Возможно, тишина сейчас была лучшим лекарством для нас двоих.
Странное это явление — одиночество. Оно может возникнуть даже в шумной кампании, посреди огромной, грохочущей толпы — и накрыть тебя с головой. А может подкрасться незаметно, уютно угнездившись в глубине и потихоньку подтачивать душевное спокойствие. Недаром замечают, что одинокие люди — весьма творческие натуры. Возможно, дело даже не в скрытом таланте. Просто желание поделиться с кем-то своими впечатлениями выливается в нечто настолько яркое и необычное, что не оставляет никого равнодушным.
Я улыбнулась своим мыслям и отложила в сторону карандаш. Списывать отсутствие желания творить на счастливую жизнь — оправдание для лени не худшее, но и не лучшее. Впрочем, действительно, наброски получились так себе. Завтра перерисую, после того, как схожу в больницу. Ведь с тех пор, как я встретила Югату, а после Кагэ, одиночество мне не грозило.
И всё-таки зря я так сильно переживала — на смотрителе раны заживали удивительно быстро. По крайней мере сейчас он, ни разу не пожаловавшись, лазал по удаленным местам чердака, вытаскивая оттуда разный хлам (назвать вещами кучу полусгнивших тряпок и истлевших писем у меня язык не поворачивался). В то время как я делала наброски домашнего интерьера.
Надо сказать, что до этого и у меня было дело — я обследовала темные углы и старые сундуки, в поисках чего-либо интересного. Но, к сожалению, единственная лампочка на чердаке потухла почти сразу после включения, а взятый с собой фонарь продержался не намного дольше.
— Асаяке-тян, помоги с коробкой! Мне далеко до богини Кали, и рук у меня всего две, причем одна сейчас мало функциональная. И если вон та железная штука с полки свалится, то будет очень грустно.
Я отвернулась от окна, откуда открывался прекрасный вид на местность, и где было хоть немного
