прежде чем вгрызться в мгновенно освежеванную заячью тушку.
– Угумс, – отозвалась я, уже занятая задней лапой совершенно дивного вкуса. Ножик я, разумеется, сунула на место. Пригодится.
Стажерка Зельда
Просыпаюсь – сквозь сон чую: смотрит кто-то на меня.
Из-под ресниц с осторожностью поглядываю, дыхание не сбиваю. Будто сплю еще.
Смеется кто-то негромко.
– Не бойся, – говорит, – вижу я, что ты проснулась, красавица.
Красавица? Ох… Я рукой двинула – и обомлела: шаль-то ночью сползла, а пыль еще ввечеру я смыла.
Делать нечего – сажусь на постели, в лицо своему будителю заглядываю. А он – чтоб мне на месте провалиться! – тот самый сын урчи, Кирий. Здоровехонький: на щеках румянец, глаза блестят – светло-карие, теплые, а главное – нет на нем порчи больше.
Помог бабушкин рецеп! Ай да Айка! Хорошо меня выучила, светлая ей память!
– Как звать-то тебя, девица? – Кирий спрашивает. А сам с интересом на рубаху расшнуровавшуюся поглядывает. Усмехнулась я – в отца пошел паренек. Еще молоко на губах не обсохло, а все туда же. Впрочем, в прежние-то времена раньше начинали за девицами ухлестывать. Кто ж знает, может, в Иномирье этом так же принято?
И еще вопрос насущный, неотложный – говорить ли с Кирием? Или дальше немую странницу разыгрывать?
Нет, думаю, не дело это. Знает он уже, что не старуха я. Два пути у меня – либо голову ему заморочить, либо правду-матку сказать да на порядочность его положиться.
Только хотела глазами сверкнуть, колдовство навести – ветер на ухо шепчет: 'Доверься ему, Зельдушка…'
– Зови меня… Зелька, – имя я свое на всякий случай переиначила. Тетка моя, Марка, чтоб ей зубы свои под печкой собирать, и та Маришкой представляется – знает, змеюка подлая, что по имени можно так человека заколдовать, что душа вылетит! Паренек-то, может, и не тронет меня, но вдруг кому обмолвится?
Кирий качает головой.
– Чудно говоришь ты, Зелька, и имя у тебя чудное. Или из Чужих земель, из-за границы пришла?
– Из-за границы, – киваю я. А сама к суме тянусь – за гребнем зачарованным. Косы за ночь распустились, перепутались, только бабушкиным подарком и расчешешь. – Из страны диковинной. Как сюда попала – сама не пойму, – тут решила я не всю правду говорить. – Видать, заколдовал кто-то. Буду теперь путь держать на северную гору колдовскую, через четыре реки. Может, там мне подскажут, как домой воротиться… Что хмуришься, молодец?
Помялся паренечек и отвечает так:
– Говори правду, не томи – ведьма ты?
И лицо испуганное и суровое стало. Сам, видать, ответа боится.
– Ведьмою мою бабку прозывали, – смеюсь. – А я – гадалка просто. Ну, по лекарскому делу еще маленечко смыслю.
Кирий головой качает, глаза щурит. Ресницы у него – загляденье: длинные, густые, мягкие, как у девки какой. А подбородок – упрямый, по-семейному. Эх, красивый парень вырастет – отца позади оставит!
– Лекарские твои замашки на колдовские больно похожи, – говорит, наконец. – Я, хоть без памяти лежал, все помню, всех врачевателей. Те меня порошками пользовали, а ты – наговор шептала.
Я знай себе по косам гребнем вожу. Волосы сами чистые становятся – и мыть не надо. Блестят, как шелка черные. Паренек на них смотрит, не отрываясь, щечки раскраснелись – нравлюсь я ему.
– Хоть бы и наговоры, – улыбаюсь. – Так помогло же. Супротив ворожбы только ворожба и идет.
– Выходит, – удивляется он, – я тебе жизнь должен?
– Выходит, что так, – соглашаюсь.
Нет, милый мой, ничего ты мне не должен… По моему разумению – ребенок ты еще, а мимо детской беды ни одна знахарка, ни одна ведьма не пройдет. А пройдет – прости-прощай, силушка колдовская!
Но знать тебе об этом не обязательно, Кирий, Ильянов сын.
– Что потребуешь? – насупился.
Задумалась я.
– Ничего, – говорю потом, – мне не нужно. Сохранишь мой секрет, не выдашь – и в расчете будем. Назвалась я здесь странницей божьей, обет молчания давшей. За старуху меня посчитали – ею и хочу остаться. Ну как, справедливы мои условия?
Кирий светлой душой оказался, благодарной. Ни мгновения не раздумывал:
– Справедливы! Я, Кирий, наследник урчи Ильяна, обещаю: никто твоей тайны не узнает! И по своему уже почину обещаю тебе, Зелька, отплатить добром за твое добро.
И руку мне протягивает – обещанье скрепить.
Долго ли, коротко ли – заплела я косы, под шаль упрятала. Руки пылью натерла, чтоб на старушечьи похожи были. И в то ж время веду с Кирием беседу:
– Знаешь ли ты, Кирий, кто проклял тебя?
– Как не знать, – морщится. – Полюбовница отцовская, Ринья, из деревни. Он ее, беднягу, обрюхатил, а как родила – велел ребеночка утопить в реке, чтоб потом мне соперника не было. Мне Ринью жаль было, – виновато говорит. – Я к ней на поклон и пошел… Хотел золотом задарить, чтоб зла не держала. Да только опоздал – Ринья меня и слушать не стала. Кинула в меня золотом принесенным да прокляла.
У меня от удивленья чуть глаза на лоб не полезли:
– Что ж ты отцу-то не сказал, что Ринья тебя прокляла?
– Потому и не сказал, – вздыхает, – что он Ринью бы следом за ребеночком утопил бы али сжег на костре во имя богов небесных. А мне ее жалко, она красивая… На два годочка всего меня старше…
Я считаю… мать честная! Так Ильян эдакое с отроковицей сотворил, которой едва пятнадцать сравнялось? Ну, подлец! А сын за него пострадал!
Тут в дверь распахнулась. Я едва успела шаль на лицо натянуть – пылью его замазать уже не вышло.
Гляжу осторожно – стоит на пороге Ильян.
Бабка Йожка Туся
– Ик… – раздалось с другого конца огромного обеденного стола.
Справа же… доносится очень неприличный для приличного общества звук.
И почему это, спрашивается, вместо того, чтобы посмотреть в ту сторону, повелитель с насмешливой улыбкой поглядывает на меня?! Он что, считает, что это мои проделки?!
Правильно считает! Это моя маленькая месть. А будет…
– Ик… – раздалось снова оттуда же.
– Может, пожалеешь, беднягу? – Наклонился ко мне Азаир.
Меня бы кто пожалел!!!
– Как гадости перестанет всякие думать, само пройдет. – Недовольно пробурчала я и уставилась в свою тарелку.
Он что, не мог спросить, чего моя душенька на обед желает? А может, не хочу я на ужин большого куска мяса обильно политого соусом? Может, я хочу салатика с постным маслицем? Или кефирчика обезжиренного?
– Ты что, мысли читать умеешь? – Уточняет он, и бровки так грозно сводит к переносице.
– Тут и уметь не надо. – Передергивая я плечами. – У него на морде все написано.
Тот, словно желая в этом удостовериться, переводит взгляд на своего лорда, от чего он начинает заикаться еще самозабвеннее.
– Ничего не вижу. – Грустно сообщает мне повелитель.
Я же… тяжело вздыхаю. И откуда он мне на голову такой непрокий свалился. А еще повелитель!
– А ты внимательнее посмотри. Вот по лбу буковки бегают. И где он меня видел. И с кем. И по какой причине. А вот теперь уже и про тебя. Какой идиот мог такую, как я, не только в свой дворец притащить, но еще и за стол посадить.
Я, конечно, не рассчитывала, что Азаир и вправду идиот, и кинется немедленно разбираться со своим подданным, но надо же немного настроение себе поднять. Раз уж мне его так испортили.
– А тот, второй, что думает? – Многозначительно улыбается мне демон. Похоже, считая, что я теперь ему порядок в его вотчине буду наводить.
А не нанималась я! Ты мне сначала условия контракта объясни, про вознаграждение упомянуть не забудь. А уж я потом подумаю.
– Что грудь у меня маленькая, и самая слишком худенькая, в постели потеряться могу.
– В постели говоришь…. – Как-то весь подобрался мой собеседник.
Кажется, он, так же, как и я, это счел более оскорбительным, чем первое.
– Ага. – Говорю.
А сама посматриваю на того слугу, который приближается к стоящему неподалеку от нас поросеночку.
Гады-демоны! Я им сейчас покажу, поросеночка!
Тот только ножичек заносит, чтобы, значит, его на порции порезать, а тот…. Мордочку приподнимает и глазками на него: хлоп, хлоп. А потом как хрюкнет, даром, что крупой фаршированный, да корочкой румяной покрытый. А потом как завизжит…. Словно его режут.
А через мгновение уже непонятно, кто визжит сильнее. Мой поросеночек или дамы за столом.
Все повскакивали. Из опрокинутых бокалов красное вино на пол стекает, кто-то тарелку от переизбытка чувств уронил, и ее звон так гармонично вписался в какафонию звуков. Другой пытался подальше от места событий ретироваться, так на разлитом-разбросанном поскользнулся….
Крик, слова нецензурные, 'ик' с одной стороны, 'пук' с другой стороны….
Славно так развлекаюсь. А самое главное, что это даже не заклинания. Так, разминка для подготовительной группы детского сада будущих Бабок Йожек. Вот с поросеночком уже посложнее. Но ненамного. Мы с девчонками такие фокусы за балаганные держим. Чтобы особо ретивых поклонников, не умеющих себя с барышнями вести, отваживать.
– А где Эндрик? – С невинной улыбкой спрашиваю я повелителя, спокойно взирающего на все это безобразие.
А ничего…. С выдержкой у него все в порядке. Даже уважение к нему просыпаться начало.
– Опасается тебе на глаза показываться. – Ласково так улыбается мне в ответ Азаир. – Боится, как бы ты его еще, куда не послала. Хорошо, что мой летний замок по дороге на Лысую Гору находится. А то он попытался в другую сторону направиться…
Насколько я могу судить по расплывшейся физиономии демона, зрелище было не менее
